Книга Поколение победителей - Павел Дмитриев

– Ну вот! А у нас за такую квартиру надо три-четыре машины отдать. Не, это новых. Таких, как видела, так целый десяток.

Следующие минут десять мы молчали, переваривали сведения. В общем-то халявная квартира, пусть однушка, для старлея… Невозможная штука для две тысячи десятого года. Это надо в ГИБДД идти, с полосатой палкой года три разбойничать на дороге. И то не факт, что получится накопить. Скорее, сдаст кто-нибудь из более жадных корешей, и конец карьере, если не хуже.

– Знаешь, Кать, – прервал я паузу, – однокомнатную я бы купил без особого труда. Ну максимум кредит пару лет отдавал бы.

– Зачем тогда снимаешь? – опять удивилась девушка.

– Так стремно в однушке-то… Ну неудобно жить.

– А зачем тебе четыре комнаты? – Катя странно посмотрела мне в глаза. – Это ж сколько прибирать?

– Не нужно, – начал оправдываться я, – но искал с хорошим ремонтом, в центре, чтобы парковка была человеческая. Пришлось брать такую, но на самом деле совсем немного дороже однушки…

– Как думаешь, долго мы тут жить будем? – неожиданно перевела разговор девушка. – Платить не заставят?

– Сложно сказать, все в руках вождя партии. – Немного подумав, добавил: – Вплоть до наших жизней. Но платить все равно не будем!

– Не говори чепухи, а милиция? – Девушка попробовала возмутиться.

– Катя, пожалуйста, пойми, все очень серьезно. – Я невольно понизил голос до громкого шепота. – Партийная верхушка в СССР выше всяких условностей типа законов и тем более милиции. По одному слову хозяина этой дачи мы через пару часов можем оказаться в психушке или на дне реки.

– А… – девушка побледнела, – что делать?

– В общем-то ничего, если серьезно, то тебя совершенно незачем даже в больницу отправлять. Кто поверит в правдивость рассказанной тобой истории?

– Толик! И Петр Степанович! Они же видели все!

– Не кричи. Брат давно под подпиской о неразглашении, если такое вообще имеет смысл применять к офицерам КГБ. Впрочем, он ничего сделать все равно не сможет. А товарищ Музыкин первый же по приказу сверху отправит его служить в Магадан. А тебя или меня… он и сейчас не узнает на улице. Кстати, совершенно правильно сделает.

– Неужели это правда?

– Да. И знаешь, – я вспомнил, о чем давно хотел сказать девушке, – думаю, тебе, как честной комсомолке, предложат следить за мной как можно тщательнее и обо всем замеченном немедленно докладывать Шелепину. Ну, или кто там будет вместо него доверенным лицом.

– Но так нельзя, я… – Девушка из бледной, минуя нормальный цвет лица, стала красной.

– Не вздумай отказываться! Даже не помышляй об этом! Вернее, насчет сближения – это как получится, сама решай. Ты девушка взрослая и очень симпатичная.

– Ты, ты… – Она задохнулась от негодования.

– Извини, пожалуйста, я тоже на взводе. Но симпатичная, даже очень. – На всякий случай шутливо пригнулся. – Только не бей по голове, это мое слабое место.

– Ладно. – Девушка приняла игру и отвесила шутливый подзатыльник. – Ты правда так думаешь?

– Тут ставки взрослые, Кать…

– Поняла, не дура. – Она улыбнулась как-то кривовато, так что получилась гримаса.

– Ты молодец, серьезно. – Психика у девушки оказалась крепчайшая, только позавидовать. – Так вот, соглашайся, и… На самом деле все рассказывай. Единственная моя защита – это ничего не скрывать о будущем и всячески помогать любому «сильному мира сего». Увы, сейчас мы не фигуры, а пешки. Пока полезны… Ты читала «Тысячу и одну ночь»?

– Что-то слышала, но плохо помню.

– Арабские сказки, там главная героиня Шахерезада рассказывала каждую ночь историю правителю-мужу, чтобы он ее не казнил, как предыдущих жен. И заканчивала утром на самом интересном месте. А через тысячу и одну ночь, когда фантазия и память иссякли, привела троих детей. И у мужа не поднялась рука рубить ей голову. Жили они потом долго и счастливо.

– Понятно. – Катя задумалась. – Надеешься, у тебя так же получится?

– Выбора нет, – грустно усмехнулся я. – Вернее, он сначала был: тебя, как свидетельницу, камнем по голове и в лесу прикопать. А самому быстро-быстро бежать за границу.

– Серьезно? – У нее аж голос задрожал.

– Нет, конечно. Шучу, шучу. Отпусти шею! Вот тебе! – Притянул Катю к себе и поцеловал в губы.

Мм! И ответила, держите меня семеро!

Минут через пять Катерина опомнилась:

– Ну вот, отстань!

Как будто я ее держал.

– Не помешаю? – Под ногами подошедшего мужчины скрипнули доски беседки.

– Добрый день, Александр Николаевич, – несмотря на крайне неудачный момент, я вскочил и постарался привести себя в подобающий вид, – в полном вашем распоряжении!

В мужчине легко прослеживалось сходство с портретом из учебника истории. Высокий и широкий лоб, скорее даже начинающаяся лысина, вытянутый овал лица, высокие брови домиком, нос картошкой, прихотливо изломанные губы. Глаза крупные, живые и внимательные. Среднего роста, в хорошей форме. Одет неброско, в совершенно классический темно-серый костюм с белой рубашкой и нейтральным до незаметности галстуком. Впрочем, вблизи становилось заметно, что костюм хорошо пошит, и ткань на него пошла далеко не из сельского продмага.

– Екатерина, правильно? – Вождь резко, как-то рывком приблизился. – Пожалуйста, поговори пока с Верой Борисовной, моей женой. Она полностью в курсе событий, ждет тебя. – Не вникая в реакцию девушки, повернулся ко мне: – Петр, то, что ты рассказывал товарищу Музыкину, правда?

– Безусловно, только правда. – Не стал добавлять издевательски-киношное «и ничего кроме правды», вдруг эта американская формула и тут известна?

– Было бы интересно послушать сию историю…

Я заметил, как при этих словах у уходящей девушки губы вытянулись от едва сдерживаемого смеха. Не иначе, она вспомнила подвиги Шахерезады.

Пришлось не торопясь повторять все рассказанное ранее Петру Степановичу. Особо добавил только срочные вещи, то, что смог вспомнить о середине шестидесятых. Это безвременная смерть Королева на операционном столе при весьма, казалось бы, безобидном диагнозе, затем катастрофа, в которую попал Комаров при спуске нового космического аппарата, и гибель Гагарина в тренировочном авиаполете. Увы, для всех трех трагедий я не вспомнил даже приблизительных дат, мог сказать только, что два случая произошли раньше шестьдесят восьмого года, когда разбился первый космонавт[38].

Кроме того, удалось вспомнить, что из всего состава Президиума ЦК учитель истории особо выделяла Косыгина. Пятилетка шестьдесят пятого – семидесятого вообще называлась «золотой» или «косыгинской». Никогда более экономический рост СССР не был столь велик. Увы, после тысяча девятьсот семидесятого большинство его идей «заматывалось» в Политбюро. Тут мне осталось только сокрушаться – ну не историк я, не повезло вам, товарищ Шелепин, с попаданцем.