Книга Возвращение мертвеца - Лилит Сэйнткроу

Я поежилась.

Правая рука сжалась и начала болеть. Не сильно, но все же… моя прекрасная гладкая кожа покрылась мурашками, дыхание стало прерывистым, сердце бешено колотилось.

– Гадес… – прошептала Гейб, вся окутанная табачным дымом. – С Эдди происходит то же самое. Что там с вами делали?

– Директором школы был один подонок по имени Мирович. – Я говорила хриплым, срывающимся голосом, как после встречи с Люцифером, когда он меня едва не задушил. – Он занимался изучением псионов. Раздобыл в своем Пучкине дипломатический пропуск и приехал к нам, чтобы реформировать программу обучения псионов Гегемонии. В качестве подопытного кролика ему выделили «Риггер-холл». Однако никто не знал, что Мирович уже давно стал пожирателем. Он отлично замаскировался и даже думать не хотел о лечении. Ему нужна была собственная игровая площадка, и он ее получил.

– Пожирателем? – Гейб поежилась. – О боги…

– Да. Это был скользкий тип, а мы… мы были просто детьми. А потом…

На мгновение мой голос прервался.

Я поставила чашку на пол, чувствуя, как тот качнулся у меня под ногами. А может, это не пол качнулся, а я начала дрожать.

– Это было ужасно, Гейб. Малейшая провинность – это если тебе еще везло, – и тебя запирали в «клетку Фарадея», которая находилась в глубоком подземелье, полностью изолированном от внешнего мира. Это было… двое детей покончили с собой. Потом Мирович заставил одного ребенка-некроманта спать в комнате, где… в общем, некромант сошел с ума и выцарапал себе глаза. В отчете это записали как несчастный случай во время занятий.

Гейб смотрела на меня круглыми глазами.

– А почему же никто не…

– Мирович хорошо платил проверяющим из Гегемонии. У него был собственный небольшой бордель, а значит, и деньги, которых ему хватало на все, в том числе и на взятки. И если кто-то из детей пытался сопротивляться, то его просто вышвыривали из школы и записывали в бридеры.

Дрожа с головы до ног, ослепнув от воспоминаний, я потерла шрам на плече.

О боги, если бы в мире была справедливость, эти воспоминания исчезли бы из моей памяти. Но они не исчезли.

Однажды моя соседка по комнате попыталась рассказать своему социальному педагогу, что творится за глухими стенами «Риггер-холла». И заплатила за это жизнью. Разумеется, в отчете это записали как самоубийство – что ж, иногда даже ребенку хватает мужества покончить с собой, только бы не превратиться в сексуального раба.

Тело Роанны повисло на проводах; она все дергалась и дергалась, пока умирали нервные окончания, ее светлая кожа дымилась, роскошные волосы горели, источая зловонный запах. Душа уже начала покидать ее тело, словно не могла дождаться момента, когда освободится окончательно, и приторно-сладкий, тошнотворный запах уже шел изнутри обгорелого тела. Пальцы директора впились в мое плечо; крепко держа меня за волосы, он не давал мне отвернуться. Я не сопротивлялась; я не хотела отворачиваться.

«Ничего, я запомню это. Клянусь, придет день, и ты заплатишь за все».

От острой боли в плече я пришла в себя. Звонили телефоны, тихо переговаривались люди. За стенами комнаты шла обычная жизнь – вернее, нормальная для сотрудников полицейского парапсихологического отдела Сент-Сити. Я взяла бутылку бренди, отвинтила крышку и принюхалась – вряд ли от выпивки мне станет легче. Жидкость плескалась о стенки бутылки – я даже не замечала, как дрожат у меня руки.

Разумеется, в «Риггер-холле» учились только те дети, за которых было некому заступиться. Мы были сиротами и бедняками; большинство из нас были добровольно отданы родителями под опеку государства, как только мы прошли тест на коэффициент Мейтсона. Богатые дети и дети из полных семей учились в «Страйкере», где представителям среднего класса выплачивались дотации за расходы на обучение псионов. Разумеется, начальное образование тоже стоило дорого, и ты мог оказаться по уши в долгах, особенно если в будущем собирался поступать в Академию, но тут действовали другие правила. Если у тебя не было родителей или собственного трастового фонда, то начальную школу для тебя выбирала сама Гегемония – как правило, ближайшую к дому школу-интернат. И тогда все, конец истории, точка.

Я глубоко вздохнула. «Я уже взрослая. Я выросла. И могу это рассказать».

– Слышала я одну историю. Так вот: в конце концов, несколько учеников не выдержали и устроили заговор. Мирович был очень хитер и всегда знал, от кого и что можно ожидать… и все же ребятам удалось взломать внутреннюю систему защиты школы, снять с себя ошейники и ворваться в спальню директора в тот момент, когда он насиловал девятилетнюю девочку-маги. Позднее я слышала, дескать, все это только слухи, но учти: одна из учениц-церемониалов сама превратила себя в пожирателя, вызвала директора на поединок и убила его.

Зубы у меня стучали, по спине лил холодный пот, глаза застилал серый туман. Звуки внешнего мира доносились откуда-то издалека. «Если сейчас у тебя случится припадок, никто тебе не поможет. Ты же сильная, ты взрослая! Очнись, черт тебя побери!»

Понемногу я начала приходить в себя.

– Нельзя выдумать страх, – сказала я, глядя на пепел от сигареты, лежащий на столе Гейб. – Или то, что происходило в нашей школе. Некоторые из учеников сломались и начали прислуживать директору. Это было самое страшное. Они избегали наказания, донося на других, тем самым становясь еще хуже директора. Эти избиения… он включал ошейники, и нас било током… у меня на теле были страшные шрамы – до того, как я стала хедайрой. Три глубоких рубца на спине и один на левой ягодице. Теперь их нет. Теперь у меня изумительно гладкая кожа.

«Тогда почему эти рубцы болят?» Три раза прошелся по моей спине раскаленный прут. Мои отчаянные вопли. Кожаные ремни, впившиеся в руки. По ногам течет кровь и сперма…

«Я уже взрослая». Сжав зубы, я тряхнула головой, чтобы прогнать воспоминания. Они не хотели уходить, но я оказалась сильнее.

На этот раз. Когда я попытаюсь уснуть, тогда и будет видно, действительно ли я такая сильная.

– Зачем Муркок написала письмо? – спросила Гейб и бросила сигарету на стол.

Прочитав на ее лице жалость и отвращение, я разозлилась. Больше всего на свете я ненавижу, когда меня жалеют.

– Не знаю. – Правая рука судорожно сжалась, под кожей бегали мурашки, на ногтях поблескивал яркий молекулярный лак. – Но собираюсь выяснить.

– Дэнни. – Гейб резко поднялась из-за стола и слегка наклонилась вперед, чтобы заглянуть мне в лицо. Ее гладкие черные волосы растрепались, глаза расширились – возможно, ей тоже стало страшно. – Если бы я об этом знала, то ни за что не стала бы тебе звонить. Я же не…

– Но ты позвонила. – Сняв ноги со стола, я резко встала. – И я многим тебе обязана. Ты выполнила свой долг, Гейб. Теперь я выполню свой.

Не знаю, как Гейб это удалось, но она побледнела еще сильнее. Словно кто-то слил в чашку весь цвет с ее щек.