Книга Пятиозерье - Виктор Точинов

В этот момент на сцене появилось новое действующее лицо — Кирилл Ященко по прозвищу Слон.

Его выход не грешил излишним драматизмом, как явление голливудского супермена в стане отрицательных персонажей. Не было эффектных ударов с пугающими выкриками — просто один из глазеющих на экзекуцию «бриганов» отлетел шагов на пять в сторону и скорчился на земле, не пытаясь встать. А Слон двинулся вперед, уверенно, как бульдозер, сгребающий кучу мусора.

На него бросились дружной толпой. Дронт почувствовал, как разжались несколько удерживавших его рук и снова попытался освободиться, но выкрученные запястья рванулись вверх, заставив почти уткнуться лицом в траву. А Рыба, не полезший в драку, врезал Дронту носком кроссовки по почкам, оглушив выворачивающей наизнанку болью...

Михе тоже не удалось вырваться. Слон бился в полном одиночестве.

Его это не смущало и не пугало, он вообще никогда не смущался и не пугался. Победить Слона было невозможно в принципе — он не признавал чужих побед, считая бой лишь отложенным. У таких в жизни бывает только одно поражение, последнее, единственное и окончательное — смерть.

...Матерящийся клубок тел походил на небывалое, ощетинившееся руками и ногами животное, порой отбрасывающее, как ящерица хвост, ненужные детали своего организма.

Слон не владел кунг-фу и прочими модными восточными штучками, он занимался старой доброй вольной борьбой и русбоем. Теснота свалки мешала скорее «бриганам», чем ему.

А потом все разом закончилось.

Куча-мала рассыпалась, взъерошенные бойцы расступились и стало видно, как полузадушенный противник выбирается из-под обмякшего тела Слона. Несколько особо пострадавших в схватке попинали никак на это не реагирующего поверженного соперника, но остальные вновь потянулись в сторону Михи и Дронта, общение с которыми сулило больше развлечений.

Паренек с рыбьим прозвищем снова встал напротив Дронта и все с той же гадливой ухмылочкой стал расстегивать молнию на брюках. Другой «бриган» проделывал те же манипуляции напротив Михи.

...Когда горячая и вонючая струя ударила ему в лицо, Дронт яростно дернулся вперед. Вывернутые суставы хрустнули. В чужой пятерне, вцепившейся в его шевелюру, остался изрядный клок волос. Рыба отшатнулся от бешено щелкнувших зубов, загадив при этом собственные штаны и кроссовки; придерживая брюки руками, перенес тяжесть тела на одну ногу, готовясь размашисто ударить другой... — и замер.

Со стороны клуба послышался торопливый топот ног и голоса, много голосов, на фоне которых выделялось истеричное верещание Укропа...

Глава 9

05 августа, 22:16, ДОЛ «Варяг», комната Астраханцевой

...Вниманием окружающих завладел худосочный приятель Клайда — звали его Жорж, как поняла наконец Света из обращенной к нему реплики.

То ли он действительно происходил из философов (Ленка издавна жаловала питомцев философского факультета ЛГУ), то ли излагал своими словами один из романов Пелевина, — понять было нелегко. Мысль его скользила сквозь дебри дремучего солипсизма легко и изящно, мудреные термины градом сыпались на мало что в них понимающих слушателей, и одна только Ленка поддерживала разговор более-менее на равных.

Реплики прочих гостей и их попытки вступить в дискуссию Жоржик непринужденно огибал, как огибает журчащий ручеек попавшиеся на пути камни.

Клайд, считавший сегодняшним бенефициантом себя, нервно барабанил пальцами по деке гитары. Парочка в углу вообще не интересовалась вопросом, в какой реальности они столь увлеченно целуются, в реальной или иллюзорной. Масику, судя по ее реакции, подтощалый философ казался юмористом-эстрадником, читающим мрнологЖванецкого...

Тонувший в малопонятном философствовании вечер спас Доктор Пробиркин, всегда отличавшийся редкой непосредственностью и не обращавший внимание на тонкости этикета.

Впрочем, обижаться за это на него было невозможно; его удивленно распахнутые глаза, казалось, вопрошавшие: «Как? Я что-то не то сказал?», и застенчивая улыбка сглаживали бестактности, произнесенные Доктором. Окружающие воспринимали его как прямодушного и открытого парня, может быть слегка инфантильного, но безусловно не вредного и безобидного.

Жорж сделал короткую паузу перед тем как сформулировать венчающее свои разглагольствования положение о том, что весь окружающий мир является исключительно продуктом его, Жоржика, ощущений. Пробиркин немедленно воспользовался моментом и шлепнул на стол вытащенную из кармана рукопись. Радостно объявил:

— А я рассказ написал! Хотите, прочту?

Вопрос прозвучал риторически, но присутствующие горячо поддержали Доктора. Жорж попытался вернуть разговор к любовно развиваемой теме — тщетно, плаврук уже начал громко читать свое творение, старательно, с выражением, как отличник на уроке литературы.

Горе-философ раздраженно хлопнул услужливо налитый Клайдом стаканчик коньяка, поперхнулся, с трудом прокашлялся и отвернулся к стене, демонстративно игнорируя Пробиркина и его опус...

...Рассказ напомнил Свете одну из мистических новелл Гофмана — но изложенную короче, суше и перенесенную на современную почву.

Сюжет был прост: молодежный клуб; рок-концерт; руководитель (он же солист) популярной команды задерживается и появляется сильно запоздав, привлекая внимание своим странным видом; музыка начавшегося представления оказывает на слушателей небывалое действие; случайно оказавшийся на тусовке руководитель студии звукозаписи ищет солиста, дабы предложить выгодный контракт, но тот бесследно исчезает сразу после концерта; а спустя некоторое время музыканта обнаруживают скончавшегося от передозировки наркотиков, причем, что характерно, по данным экспертизы смерть наступила за несколько часов до начала потрясшего публику концерта...

Такая вот незамысловатая история.

Клайд слушал первую страницу рассказа невнимательно, просто из благодарности за избавление от рассуждений Жоржа — приятель давно допек его своей псевдофилософской ахинеей. Особенно в последнее время, этим летом оба жили в одной комнате в спортлагере, в часе ходьбы от «Варяга», хотя спортсменами отнюдь не были, — один забросил спорт ради музыки, а второй упражнял исключительно духовные силы.

Однако вскоре рассеянное внимание Клайда сменилось неподдельным интересом — Пробиркин затронул живые и актуальные для рок-музыканта темы. Но по своему дилетантству допустил ряд вопиющих промахов в описываемом предмете.

При последовавшем обсуждении Ленка попыталась мягко свернуть с творчества Пробиркина на рассказы Кортасара, но Клайд, обычно при умных разговорах отмалчивающийся, бодро хватанул еще коньячку, тряхнул гривой нечесаных волос и смело ринулся в пучину литературной дискуссии.

И, странное дело, — Клайд, начавший с резкой критики неточностей рассказа, спустя полчаса обнаружил, что Сергей его лучший друг, как никто другой понимающий нелегкую жизнь музыканта... Возникшее взаимопонимание скрепила еще одна коньячная фляжка, извлеченная из бездонной сумки.