Книга Если нам судьба… - Лилия Лукина

— Так что же? — изумился Артист. — Так к себе домой и забрала?

— Так и забрала. А на следующий день, когда мамки с Клавкой дома не было, пришел Пашка с Лидкой, собрали его вещи, ну, книжки, игрушки, одежку, документы его. Те бумаги, что от Андрея Артамоновича остались, Пашка-то еще раньше забрал да к Степановне снес. В общем, все, что у него от прошлой жизни осталось. Положили в чемодан, с которым Андрей Артамонович когда-то приехал, и ушли. А мне Лидка говорит: «Ты Клавдии Федоровне передай, чтобы помнила. Если что, я свое слово сдержу. Она поймет, о чем я». Ну, я Клавке все это и рассказала, а она — пусть, мол, забирает, мало ей было двух щенков, будет три, а деньги-то при мне останутся.

— Вы, Аннушка, душевно прошу, простите меня, но женщина эта Лидия совершенно необыкновенная. Вот так взять, можно сказать, с улицы в дом незнакомого человека — это или от большого сердца, или от большой дури. Уж не знаю, чего здесь больше… — и Владимир Сергеевич развел руками.

— А ничего здесь удивительного нет, — решил высказать свое мнение Петька. — Пашкину историю вся округа знала. А с Андреем Артамоновичем Лидка сама знакома была, так что знала она, кого в дом берет. Для Пашки это счастье, конечно, что все так обернулось.

— Какое счастье, что ты несешь?! — это уже Степан влез в разговор. — Да если бы не она с мальцами, разве Пашка попал бы в тюрьму?!

Я уже перестала чему-либо удивляться. Действительно, в жизни случается такое, что ни в одном романе не прочитаешь, даже фантастическом. Но эта Лидия начала интересовать меня уже никак не меньше, чем сам Матвей. Совершенно потрясающая женщина. Она Павла не жалела, не сюсюкала, а разглядела в мальчишке характер и просила его о помощи, как более сильного, как мужчину, как защитника.

— Да как же это случилось-то? Вот уж воистину от тюрьмы и от сумы не зарекайся. — Чарова разобрало нешуточное любопытство.

— Да так и случилось, — продолжала Нюрка. — Стал, значит, Пашка у Лидки жить, с мальчишками возится, по дому помогает. Да и то сказать, они его не обижали, ходил он чистый, аккуратный, всем довольный, ну, как при Андрее Артамоновиче. Как шли куда, так всей гурьбой. Они к Клавке не подходили, и она их сторонилась. А как пришло время близняшкам в школу идти, так Пашка их в первый класс повел. Гордый шел, будто родные они ему. Как перемена, он к ним, костюмчики поправит, волосики причешет, а они к нему: Павлик да Павлик, смотрят влюбленными глазами, слушаются во всем. А он с ними, как наседка с цыплятами, не дай Бог, кто-нибудь обидит. Скоро уже вся школа знала: хочешь быстро по морде получить, задень близнят. А тут… В каком же году это было-то?

И они принялись вычислять, в каком году Павел попал в тюрьму. Вспоминали, кто когда помер, женился, родился и в конце концов пришли к выводу, что было это в 84-м, когда Пашке было уже четырнадцать лет, а близнецам — по десять.

— Началось все с того, что у Клавки новый мужик появился, привела она его как-то с вокзала, так он у нее и остался. Раньше-то мужики у нее долго не задерживались. А этот отсидел за разбой, вышел, идти ему некуда было, вот и он стал у нее жить, — начал рассказывать Степан. — Здоровый, весь в наколках. Тихо себя вел, порядки свои не устанавливал. А пил Васька, так мужика того звали, совсем мало, говорил, что буйный становится, как лишнего выпьет. Знал он за собой такое, через это и на зону попал.

— А Клавка все эти годы зло на Лидку копила, — подхватила Нюрка, — что Пашка у нее в тепле и сытости живет, вот и стала Ваську подзуживать. Мол, сын ее у чужих людей обретается, домой глаз не кажет, уж коли ты мужик и здесь живешь, так мог бы его воспитанием заняться. Васька отмахивался: я, говорит, свое уже отсидел и больше туда не собираюсь. Твой сын, ты и занимайся.

— В тот день, — вспоминал Степан, — сидели мы у Клавки, пили в честь праздника — Ленинский субботник был. Она опять свою песню про Пашку завела, что Лидка с близнятами ему дороже родной матери, что сманили они ее кровиночку из дома, против нее, бедной, настроили. Видно, Васька норму-то свою перебрал, потому что побагровел весь, и глаза стали бешеные. А тут как заорет: «Я им, сволочам, башку оторву» — и из дома выскочил. Я Клавке говорю: «Верни мужика, беда будет». Она смеется: «А кому беда-то? Если им, так пусть, мне-то что?». Однако за Васькой мы пошли.

— А мы как раз двор школьный убирали, — это уже Нюрка вступила. — Кто деревья белил, кто клумбу копал. Так вот близнята подметали, а Пашка с другими мусор в машину бросал. Тут Васька во двор вбегает, по виду, как зверь дикий, остановился и озираться стал. Увидел близняшек — и к ним, схватил их за шиворот, поднял и с размаху друг об друга ударил, орет: «Башку оторву». Все кричать начали, близнята плачут, кто-то милицию побежал вызывать. Я на Пашку смотрю, а он белый весь стал, только глаза аж черные.

Я воочию представила себе не только эту картину, но и те чувства, которые владели Матвеем. Интересно только, почему в его деле не было ни слова о мальчишках.

— Схватил он камень здоровый, — продолжала Нюрка, — что в мусоре лежал, и как запустит Ваське в спину. Да так ловко попал, прямо по хребту. Васька близнят выпустил, к Пашке повернулся и опять как заорет: «Башку оторву». Пашка близнятам кричит: «Бегите в школу», а они привыкли слушаться, ну и побежали. А Пашка еще один камень в Ваську запустил. Я так поняла, он того от близнят на себя отвлекал. Ну, Васька на него и попер, орет: «Убью, тварь». А у Пашки вилы в руках были, которыми он мусор в машину кидал…

Их-то он с размаха Ваське в живот и вогнал, да еще напрягся весь, чтобы его самого не свалило. Васька упал, за вилы схватился, видно, вытащить их хотел, орет по-матерному…

— Тут мы с Клавкой во двор вбежали — крики-то издалека слышно было. Клавка к Ваське кинулась, причитает. А Пашка-то посмотрел на нее и вроде тихо сказал, да только все слышали: «Будь ты проклята!». Повернулся и в школу пошел.

Будто заново пережив этот страшный день, они замолчали.

А я сидела и думала: Господи, сколько же на долю Матвея всего выпало, как он смог все это выдержать, ведь мальчишкой совсем был. Как же он любил эту семью, если на убийство пошел. Да, аффектом здесь и не пахнет — явный умысел. И почему квалифицировали, как превышение необходимой? Ему самому явная опасность не угрожала — мог убежать. Близнецы тоже в безопасности были. Значит, он за несколько секунд просчитал, что этим нападением дело не кончится, и, чтобы навсегда свою семью обезопасить, не колеблясь, убил человека.

Нет, не могли за это четыре года дать. Здесь статья уже посерьезнее, и сроки совсем другие. Опять же Лидия каждые выходные к нему в колонию ездила, тем более в Михайловку. Сам Матвей в колонии помощником библиотекаря был. Спрашивается, откуда взялся Дед Мороз с такими подарками?

— Ну, а потом-то что? — Чаров просто извелся от любопытства.

— Чего-чего? — Нюрка немного успокоилась и могла рассказывать дальше: — А Лидка прибежала. Видно, позвонили ей. Влетела в школу как ошпаренная, ей говорят — в учительской они, она туда, а я за дверью осталась, в щелку подглядываю, и слышно мне все. Пашка с близнятами на диване сидит: он посередине, а они по бокам, он их прижал к себе, успокаивает. Лидка с размаху на колени перед ними упала, обняла всех троих, плачет: «Павлик, родной мой, что же ты наделал?» А он ей: «Ничего, тетя Лида, перебедуем, вы, главное, малышей берегите». Тут Лидка вскочила и за телефон схватилась, звонить начала, какого-то Андрея Васильевича разыскивать. Нашла, наконец, и говорит ему: «Это Лидия, Сергея Печерского дочка. Дядя Андрей, у меня беда большая случилась, помогите», и адрес школы нашей называет.