Книга После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн

Джек положил раскрытый манускрипт на кухонный стол и принялся чистить рыбу. Все шесть штук были «продолговатые» и «округлые», если пользоваться классификацией Уилкинса. Джек замариновал их в «мясистых» и «мучнистых» травах. В прохладном углу кухни поднималось тесто для булок; на исходе дня он и с ними покончил. Джек смахнул муку со страниц, склонился над книгой и прищурился, рассматривая алфавит.

Вернувшись к блокноту, он переписал в него символы, стараясь понять, сколько их и в каком порядке они могут находиться. Некоторые, судя по всему, употреблялись парами, так что было трудно определить, где кончается одна буква и начинается другая. Джек вносил поправки и изменения, пока не удостоверился, что выписал все.

Единичный символ, похожий на палочку, встречался только в конце слов, так что, возможно, означал паузу или какой-нибудь базовый знак пунктуации. Остальные символы, видимо, были буквами алфавита. Двадцать четыре штуки. Джек начертил таблицу, в которой отметил частоту их совместного употребления, а в самом низу листа написал несколько правил: «И»… попадались то и дело, тогда как… «и»… нигде не стояли рядом. Он почувствовал, что у букв появляется собственная индивидуальность.

По Уилкинсу, слова должны быть благозвучными, приятными для слуха и простыми для произношения. Джек решил отделить гласные звуки от согласных и упорядочить последние, руководствуясь принципом звучности. В идеальном языке не могло быть труднопроизносимых сочетаний, типа «взгл», «мтсвр» и «пртскв», как в русском и грузинском. Звонким и глухим согласным также следовало оказать должное внимание. Джек выстраивал и перестраивал свою систему, пока не получил наиболее приемлемую.

В этом списке была приятная глазу симметрия. Некоторые согласные зеркально (или в перевернутом виде) повторяли друг друга; возможно, каждый вариант обозначал место или способ образования звука. Губы — п, б, ф и м; зубы — т, д, с и н; задняя часть неба — к, г и х (как в словах «Бах» и «Чехов»), а также носовое н. Джек произносил эти звуки и чувствовал, как его язык буквально сам собой ищет недостающие. Фрикативы, возможно, передавали ж и ш, а сонорные — разнообразные варианты л и р. Насчет шести гласных можно было только гадать, но Джек понимал, что это, видимо, а, е, и, о, у и какой-нибудь нейтральный вариант э.

Заходящее солнце отбрасывало полосы света на церковный двор и в кухню. Джек, пока возился с тестом, поглядывал в окно. На улице одинокий могильный камень блестел оранжевым; надпись на нем стерлась до такой степени, что ее невозможно было прочесть, но сейчас Джеку впервые показалось, что он может разобрать буквы: «Констан».

Солнце залило манускрипт и блокнот разными оттенками золота. Джек продолжал двигаться вниз по странице.

Уилкинс начал свое исследование с вавилонского смешения языков, когда «праязык» был расколот на семьдесят — семьдесят два. Недостроенная башня на странице манускрипта могла быть Вавилонской много лет спустя. Это должно быть где-то обозначено: названия не являются частью «философского языка». Джек искал подходящее сочетание звуков: взрывной согласный, гласный, тот же самый согласный, другой гласный, сонорный… Одно из слов примерно подходило под этот образец, но вместо взрывного в нем повторялся гласный. Никаких совпадений.

Искомую комбинацию он нашел почти в самом низу страницы. Слово оказалось слишком длинным для «Вавилон», но, возможно, два последних звука представляли собой грамматическое окончание. Это было наиболее распространенное парное сочетание из выписанных Джеком, особенно на конце слов, видимо, оно использовалось в существительных или в названиях конкретных мест. Джек еще раз просмотрел страницу и снова обнаружил его в слове. Здесь он задержался, все более и более привыкая к этому типу письма. Фрикативный, гласный, два носовых, гласный, два сонорных; возможно, это слово «Сеннаар» — равнина в Месопотамии, где была построена башня. У него появился ключ, и остальные буквы быстро встали по местам:

«Теr sholpal tikim pu nashi owal lekim us owal tokim. Shol meshom pu erayi bekh epim us pu asheki latim is Shinarim us pu esti ushim. Akim pu utoki as rapim tizh wim azh ateki ef wim as keltim us as bergim takh kir kotim namti ekh ostikim us wim azh teki ef wim as nipim atif wim ozh sherte alekh tikir faltim. Er barakim pu sherti as akim bekh ushim alekh tikir faltim us akim pu khepi as ateka tar keltim. Er kim pu nipe as Babelim tizh re barakim pu ushim babi as shol tikir lekim us barakim pu bekh ushim sherti as akim alekh tikir faltim».

Это уже походило на текст, хотя Джек понятия не имел, о чем здесь говорится. Он попытался прочитать написанное вслух. Фразы прозвучали как заклинание, которое не следует договаривать до конца или повторять.

Он поставил булочки в духовку, налил себе бокал вина и приступил к рыбе. Внезапно его охватило желание запереться в склепе, подвесив что-нибудь тяжелое к кольцу люка с внутренней стороны, отрастить волосы и ногти и позволить своим глазам беспрепятственно «уходить в глубь черепа». Это было похоже на сон, который он никогда больше не увидит, если проснется. Джек встряхнул сковородку с шипевшей рыбой, одновременно продолжая писать свободной рукой.

Все рисунки в манускрипте имеют свои словесные обозначения, догадался он. Каждое растение, каждый минерал, каждый сплав. Все виды дождя и воды. Река, впадающая в океан. Слезы, сверкающие на ресницах. Ничто из того, что обнаружил бы Эш, не могло сравниться с этим.

Масло на сковороде вспыхнуло, и Джек едва успел отскочить подальше от плиты, заслоняя манускрипт. Он закрыл сковороду крышкой, и кухня вмиг наполнилась дымом. Хлопнула входная дверь, послышались шаги Бет, а сознание Джека по-прежнему было переполнено словами: мелкий дождь, проливной дождь, радуга, поток. И тот самый дождичек, который непременно должен пойти в четверг.

* * *

Бет всегда возвращалась, источая ауру высокого профессионализма: в накрахмаленной рубашке с расстегнутой верхней пуговицей, на низких каблуках… Чуть позже, когда она собирала волосы в хвост, происходило волшебное превращение. Джеку нравились едва заметные полоски, которые оставались на ее плечах от бретелек лифчика; по мере того как они исчезали, Бет словно становилась все ближе к нему. Она заставляла его отрываться от какой угодно работы; каждую ночь она открывала его заново.

Сегодня ее движения были странно скованны, но манускрипт привлекал внимание Джека сильнее — он чувствовал, что они как бы тянутся друг к другу. Это волшебство не исчезло и после поцелуя Бет. Она остановилась и, отгоняя дым от своего лица, спросила: