Книга Убийца внутри меня - Джим Томпсон

— Да нет, наверно, — сказал я. — Все, что надо, я увижу.

Вертухай на несколько дюймов приоткрыл дверь, я проскользнул внутрь, и она захлопнулась. Секунду я, моргая, постоял к ней спиной, а потом что-то скрипнуло, скрежетнуло, и мне навстречу поднялась шаткая тень.

Он рухнул ко мне в объятия, и я, прижав его к себе, похлопывал по спине и как-то утешал.

— Все хорошо, Джонни, успокойся, малыш. Все будет хорошо.

— Г-господи, Лу. Господи, господи ба-боже мой. Я знал… знал, что ты придешь, они за тобой послали. Но так долго, так долго, я уже подумал, может… может, ты…

— Ты ж меня знаешь, Джонни. Знаешь, как я о тебе забочусь.

— Ка-конечно. — Он вдохнул поглубже и медленно выдохнул — словно выбрался на сушу после долгого и трудного заплыва. — Сигаретки нет, Лу? Эти сволочи у меня все забрали…

— Ну, ну, — сказал я. — Они же просто выполняют свой долг, Джонни. Возьми-ка сигару, да и я с тобой покурю.

Мы с ним сели на прикрученную к полу шконку, и я подкурил нам две сигары. Потом затряс спичку, он пыхнул, я пыхнул, и зарево накатило нам на лица и сошло.

— Старик раскипятится. — Он дергано хохотнул. — Наверно… Ему про это надо знать, да?

— Да, — ответил я. — Боюсь, что надо, Джонни.

— А скоро меня выпустят?

— Очень скоро. Уже недолго осталось, — сказал я. — Ты где был в воскресенье вечером?

— В кино ходил. — Он глубоко затянулся сигарой, и я заметил, как у него заиграли желваки. — Какая разница?

— Ты же меня понимаешь, Джонни. После кино ты куда пошел? До работы?

— Ну… — (Пых, пых.) — Я не понимаю, при чем тут это. Я ж тебя не спрашиваю… — (пых), — где ты…

— Можешь спросить, — сказал я. — И я тебе отвечу. По-моему, ты не знаешь меня так хорошо, Джонни, как тебе казалось. Разве я с тобой не по-честному поступал?

— Ай черт, Лу, — ответил он пристыженно. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, но… Ладно, я б тебе, наверно, и так рано или поздно сказал. Было… — (пых), — …вот как оно было все, Лу. Я старику сказал, что у меня свиданка в среду, понимаешь, только я насчет колес не уверен, поэтому взял бы парочку получше и недорого, а ему б каждую неделю возвращал, пока все не отдам. А…

— Дай-ка разберусь, — сказал я. — Тебе нужны были покрышки для тачки и ты хотел занять на них денег у отца?

— Ну да! Я ж говорю. А он знаешь что отвечает, Лу? Говорит, никакие покрышки не нужны мне, я и так слишком много шляюсь. Говорит, ты эту цыпу свою лучше домой приводи, мама мороженого наделает, в карты посидим поиграем или еще чего! Елки-палки! — Джонни изумленно потряс головой. — Это ж каким дурнем надо быть?

Я мягко рассмеялся.

— Но две покрышки ты себе все равно раздобыл, так? — спросил я. — Машину разул?

— Ну… э-э… сказать тебе правду, Лу, я снял четыре. Я не хотел, только я одно место знаю, куда парочку можно загнать по-быстрому, и… в общем…

— Еще бы! — сказал я. — А девчонка вроде как с запросами, и ты хотел уж наверняка. Зажигательная девчонка, а?

— Уууу-гу! Вообще! Ты меня понимаешь, Лу. Перед такими девчонками разуться хочется и бродить по ним босиком.

Я опять засмеялся — и он засмеялся. А потом все как-то ужасно затихло, и он неловко поерзал:

— Я знаю, чья это машина, Лу. Я как только подымусь немного по деньжатам, сразу ему отправлю за эти покрышки.

— Это ничего, — сказал я. — Насчет этого ты не переживай.

— А мы… э-э… можно мне?..

— Чуть погодя, — ответил я. — Ты уйдешь всего через несколько минут, Джонни. Только сначала пара формальностей.

— Господи, как хорошо будет выйти! Елки, Лу, я вообще не понимаю, как люди это терпят! Я бы с ума сошел.

— Тут любой с ума бы сошел, — сказал я. — И сходят… Может, тебе лучше прилечь ненадолго, Джонни? Ты вытянись на шконке, мне с тобой еще надо поговорить.

— Но… — Он медленно повернулся и попробовал разглядеть меня — мое лицо.

— Лучше ложись, — сказал я. — А то когда мы оба сидим, воздух какой-то спертый.

— А, — сказал он. — Ну да. — И лег. Глубоко вздохнул. — Слушай, а неплохо. Забавно, правда же, Лу, какая выходит разница? Когда есть с кем поговорить, я в этом смысле. С тем, кто тебя понимает, кому ты нравишься. Если так получается, можно все что угодно стерпеть.

— Да, — сказал я. — Выходит очень большая разница и… Вот и все. Ты им не сказал, Джонни, что эту двадцатку тебе дал я?

— Ну вот еще! Ты меня за кого держишь вообще? Да нассать мне на них.

— А почему? — спросил я. — Почему не сказал?

— Ну… э-э… — Скрипнули жесткие доски. — В общем, я прикинул… ох, ну ты ж сам понимаешь, Лу. Элмер по всяким стремным местам шлялся, вот я и подумал, может… В общем, я же знаю, что ты не сильно много зашибаешь и всегда на кого-нибудь тратишь… и если кто тебе на чай подсунет…

— Понятно, — сказал я. — Я не беру взяток, Джонни.

— А кто про взятки-то говорит? — (Я почувствовал, как он пожал плечами.) — Кто чего говорит? Я просто не хотел, чтоб они тебя ни на чем подловили, пока ты сам не разберешься… пока не вспомнишь, где ты эти деньги нашел.

Целую минуту я ничего не говорил. Просто сидел и думал о нем — об этом парнишке, которого все считали никудышным, — и о других своих знакомых. В конце концов сказал:

— Лучше б ты этого не делал, Джонни. Это было неправильно.

— В смысле, они разозлятся? — Он хмыкнул. — Да ну их к черту! Они мне никто, а ты свой парень.

— Вот как? — переспросил я. — Откуда ты знаешь, Джонни? Как вообще можно что-то знать? Мы же в странном мире живем, детка, в чудно́й цивилизации. Тут полиция жульничает, а жулики работают за полицию. Политики проповедуют, а политиканствуют попы́. Сборщики налогов собирают для себя. Дурные Люди хотят, чтоб у нас башлей было побольше, а Добрые нам глотки за эти башли рвут. Это для нас неполезно, понимаешь меня? Если нам дать все, что захотим съесть, мы слишком нагадим. У нас начнется инфляция в производстве туалетной бумаги. Вот как я это понимаю. Такие вот примерно доводы я слыхал.

Джонни хмыкнул и кинул окурок сигары на пол.

— Елки, Лу. Мне очень нравится с тобой разговаривать — я никогда раньше не слышал, чтобы ты так говорил, — но час уже поздний и…

— Ну да, Джонни, — сказал я. — Это перекошенный, изгаженный мир — и, я боюсь, таким он и останется. И я скажу тебе почему. Потому что никто — почти никто — не видит, что́ с ним не так. Не понимают, что все перекошено, вот и не переживают. А переживают они из-за таких, как ты… Из-за тех, кто выпить не дурак и кому это нравится. Из-за тех, кому удается перепихнуться и не платить за это попу́. Из-за тех, кто знает, от чего им хорошо, и ничем их с этой мысли не собьешь… Вы, ребята, не нравитесь, вот на вас и отрываются. А мне сейчас так и вообще кажется, что со временем отрываться на вас будут все жестче. Ты меня спросишь, почему я еще тут, раз я счет уже знаю, и объяснить это будет трудно. Я, Джонни, наверно, и нашим и вашим. Давно уселся на забор верхом, ноги по обе стороны уже корни пустили — ни туда ни сюда, и спрыгнуть не получается. Только и остается, что ждать, когда пополам тресну. По самой середке. И больше ничего не могу и… А вот ты, Джонни, — ну, может, ты и правильно поступил. Может, оно и к лучшему. Потому что чем дальше, тем труднее будет, детка, а я знаю, как трудно было раньше.