Книга Убийца внутри меня - Джим Томпсон

— К-ко… вот как?

— Парнишка Грека, Джонни Паппас. Ты его знаешь — он и раньше в переделки попадал. В общем, давай сюда, Лу. Я уже позвонил Честеру Конуэю, он утром вылетает из Форт-Уорта. Заслугу я целиком приписал тебе — сказал, как мы вместе версию прорабатывали и с самого начала были убеждены, что Элмер невиновен, и… он от радости чуть не пляшет, Лу. Господи, если б нам только удалось его расколоть, только бы он сам признался…

— Еду, — сказал я. — Скоро буду, Хауард.

Я на секунду прижал рычаг, пытаясь понять, что произошло, — что наверно произошло. А потом позвонил Эми.

Ее домашние еще не спали, поэтому особо говорить она не могла; оно и к лучшему. Я ей дал понять, что мне очень хочется ее увидеть — мне правда хотелось, — и я надеюсь, что вернусь очень скоро.

Я повесил трубку, вытащил бумажник и разложил все купюры на столе.

Своих двадцаток у меня не было — только те двадцать пять, которые дал Элмер. И когда я заметил, что пяти не хватает, внутри у меня все обмякло до самых ногтей. Потом я вспомнил, что четыре истратил в Форт-Уорте на билет, а тут, в городе, где это важно, спустил только одну. Всего одну… и отдал я ее Джонни Паппасу. Стало быть…

Стало быть, я вывел машину и поехал в суд.

Конторский дежурный Хэнк Баттерби посмотрел на меня обиженно, а другой помощник шерифа, что там околачивался, Джефф Пламмер, подмигнул и поздоровался. Тут же влетел Хауард, схватил меня за локоть и втащил к себе в кабинет.

— Ну и поворот, а, Лу? — (Чуть слюной не исходил от возбуждения.) — Так, давай-ка я тебе расскажу, что нужно делать. Тебе с ним вот как надо. Погладь его по шерстке, понимаешь, пускай прекратит щетиниться, — а потом прижми как следует. Скажи, если не будет упрямиться, отделается непредумышленным убийством — мы этого, конечно, не сможем, но то, что ему скажешь ты, не обязательно для меня. А иначе, скажи ему, прямая дорога на стул. Ему восемнадцать, даже больше, так что…

Я уставился на него. И мой взгляд он понял неправильно.

— Ох, черт, — сказал он, тыча меня большим пальцем в ребра. — Да что я тебе рассказываю? Мне ли не знать, как ты с этими ребятами обходишься? Я ли не…

— Вы ничего мне пока не сообщили, — сказал я. — Джонни — паренек неуправляемый, я знаю, но не верится мне, что он убийца. У вас на него что вообще?

— Что? Да всё… — Он замялся. — В общем, Лу, картина такая. К этой потаскухе Элмер повез десять тысяч долларов. Столько и надо было. Но когда мы всё посчитали, пятисот долларов не хватало…

— Вот как?

Я так и думал. Элмеру, черт бы его драл, не хотелось признаваться, что у него нет своих денег.

— В общем, мы подумали — Боб и я, — что Элмер наверняка просадил их в крэпс или еще как-нибудь. Только все купюры были меченые, и старик уже дал наводку местным банкам. Если б эта баба задержалась в городе после уплаты, он бы засадил ее за шантаж… Вот жук Конуэй! Ничего мимо него не пролетит!

— Похоже, мимо меня кое-что пролетело, — сказал я.

— Ладно, Лу. — Он хлопнул меня по спине. — Не стоит так огорчаться. Мы тебе верили по-любому. Но тут же Конуэй музыку заказывает, а… в общем, ты же был там поблизости, Лу, поэтому…

— Проехали, — сказал я. — Джонни деньги истратил?

— Двадцатку. Расплатился ею вчера в аптечной лавке, утром ее сдали в банк, и пару часов назад цепочка вывела на него. Мы его забрали сразу. В общем…

— А откуда вы знаете, что башли не Элмер спустил, а всплывают они только сейчас?

— А больше ничего и не всплыло. Только эта вот двадцатка. Поэтому… Погоди, Лу. Постой минутку. Давай я тебе всю картину обрисую, чтобы время даром не тратить. Я бы готов был признать, что деньги попали к нему совершенно невинным путем. На той заправке он платит себе сам, и, как это ни странно, зарплата его составляет ровно двадцать долларов за две ночные смены. Все сходится, понимаешь? Он мог принять двадцатку и забрать ее себе. Да только он не смог нам такого сказать — вообще ничего не хотел говорить, — не смог, потому что не мог. У Мёрфи между полночью и восемью утра останавливается слишком мало машин. Он бы запомнил того, кто дал ему двадцатку. И мы бы проверили клиента или клиентов, и он бы у нас не сидел — если он невиновен.

— А может, двадцатка у него с начала смены в кассе лежала?

— Шутишь? Двадцатка на сдачу? — Хендрикс покачал головой. — Мы бы знали, что там ее не было, даже если б Ловчила Мёрфи нам не сказал. Хотя постой! Погоди-ка! Мёрфи мы проверили, у него алиби железное. А вот у парнишки — не-а. С девяти вечера в воскресенье до одиннадцати — непонятно, что он делал. Мы проверить не можем, а он не хочет говорить… Ох, это верняк, Лу, как ни посмотри. Возьми хотя бы сами убийства — дамочку забили до смерти. Любой неуправляемый парнишка голову потеряет — и готово. Плюс деньги — из десяти тысяч взято лишь пятьсот. Столько денег его так пришибло, что он просто хватает горсть, а остальное бросает. Опять же на такое только детки способны.

— Ну да, — сказал я. — Да, наверно, вы правы, Хауард. Считаете, остальное он где-то прячет?

— Либо так, либо испугался и выбросил. Пустяковое дело, Лу. Никогда еще такой красоты не видал. Если б он сейчас замертво рухнул, я бы счел, что это его небеса наказали, а ведь я ни в какого бога особо не верю.

Ну вот он все и выдал. Доказал ясно как божий день.

— Ладно, давай, Лу, занимайся. У нас он пока отмокает. Ничего ему еще не предъявляли — и не будем, пока сам не расколется. Я не собираюсь никаких крючкотворов пускать, чтоб они ему о правах рассказывали.

Я помедлил. Потом сказал:

— Да, пожалуй, это будет не очень умно. Этим мы ничего не добьемся… Боб знает?

— Зачем его волновать? Он-то что тут может?

— Да я просто подумал, может, спросить? Нормально, если я…

— Нормально? — Он нахмурился. — А почему ж ненормально?.. Ой, я знаю, каково тебе, Лу. Он еще мальчишка; ты его лично знаешь. Но он убийца, Лу, и дьявольски при этом хладнокровный. Ты про это не забывай. Подумай, каково пришлось этой бедолаге, когда он ей лицо месил. Ты же видел, как она выглядела. Это ж рагу, фарш…

— Хватит, — сказал я. — Бога ради.

— Конечно, Лу, конечно. — Он уронил руку мне на плечи. — Извини. Все забываю, что ты с этой работой так и не очерствел. Ну?

— Ну что, — сказал я. — Наверно, чем скорее, тем лучше.

Я спустился в подвал, к карцеру. Вертухай пропустил меня в калитку и запер за нами; мы прошли мимо «обезьянника», мимо обычных камер к тяжелой стальной двери. В ней была летка — ну или глазок, — и я туда заглянул. Но ничего не увидел. Лампочки в карцерах вкручивать нельзя, какую решетку поверх ни ставь; а окно, что располагалось на две трети ниже уровня мостовой, наружного света почти не пропускало.

— Фонарик дать, Лу?