Книга Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

Тут Щукин впервые поглядел на Алексея с интересом:

— Не могу знать. Нашему больше тридцати годов, волосы и борода русые…

— На левой щеке родимое пятно в форме треугольника. Так?

— Точно так.

— Гаврила. Сукин сын, этот худший из всех. Как он у вас-то оказался?

— Помощника себе взял из варнавинских, Ваньку Перекрестова. Вот и приткнулись они где-то в уезде.

— Плохая новость. Тварь, каких мало, этот Челдон. Хитрый. Четыре убийства в Москве. На самом деле больше, но доказано лишь четыре. Объявлен в циркулярный розыск еще два года назад. Осенью его прижали в Первопрестольной, и он бежал. У вас, значит, объявился! И чего же вы с Бекорюковым терпите? Это уж не горчишник!

— Сами сказали, что хитрый! Где живет, установить не удается. Даже мне. Иногда по ночам появляется в кузнице Снеткова, в самом низу Красницкой дороги. Снетков здешний притонодержатель, очень вредный. Змеиное сало, щучья кровь… Дважды я его брал, и оба раза выпускали «с полным почтением»[34].

— А облава?

— Какая там облава… Место удаленное, кругом лес и овраги. Ночью как его оцепить? Сто человек нужно, а нас в штате всего пятеро.

— Значит, вы этим утешились и ничего не предпринимаете?

— А что я могу? — рассердился Щукин. — Явиться на кузницу к Снеткову и ждать, пока Челдон соизволит открутить мне там башку? Он же не дурак, где жрет — не свинячит! У нас тут тихо. Живи, ребята, пока Москва не проведала! Катаются в Кострому, в Нижний, кого-то там режут и сюда возвертаются. Раз видали Челдона в селе Богородском, он жил три дня на постоялом дворе Варзаева. А где главная его квартера — никто не скажет. Потому, все его боятся, как огня, слова ни из кого не вытянешь. Господин исправник и так и сяк рядил и решил не связываться. Их шесть горлорезов — они сами кого хошь укатают! Послали рапорт вице-губернатору и успокоились.

— Ладно. Как вы думаете, Иван Иваныч, может Челдон иметь отношение к нашим убийствам?

— Сам — ни в коем случае. Зачем ему? Челдон не маниак, а грабитель. Только лаванду[35]свою палить без пользы…

— А кто-нибудь из его банды?

— Вроде бы и им это не с руки, но кто ж их знает? Я имею только две клички: Вовка Говяш и какой-то Брынь. Еще Ванька Перекрестов, у того хоть приметы есть. Более ничего о составе банды не знаю. Говорю же: боятся все их очень. Ни один освед не скажет.

— Ну, давайте о двух других жертвах.

— Вторая — крестьянская дочь одиннадцати лет, семья проживает на Солдатской. Нашли в том же овраге 28 августа того же года. Опять никаких свидетелей. Третий — крестьянский тоже сын, из проживающих при кузнях в учениках. Двенадцати годов. Обнаружен под Красницким мостом в мае прошлого года. Обе жертвы задушены, выломаны пальцы, вырваны волосы.

— Глаза?

— Глаза целы.

— Иван Иваныч, — Лыков сдвинул брови, посмотрел на сыскного надзирателя с надеждой. — Вы тут все и всех знаете. Дайте мне какую зацепку! По-вашему, наиболее вероятны чужие: беглые или дезертиры, которых по деревням укрывают старообрядцы. Так?

— Да. И это подтверждается тем, что нападения происходят только летом. Ни одного нет зимой!

— Вторые подозреваемые — это люди Челдона, но эта версия менее правдоподобна. Так?

— Именно так. А были бы наши местные, я бы их давно уже сыскал. Не стану зря хвалиться, но наших насквозь всех вижу… Это кто-то из пришлых.

На этом разговор завершился. Договорились напоследок, что Щукин будет сообщать Лыкову обо всех происшествиях в уезде, и Алексей отправился искать городского пристава Поливанова.

Тот обнаружился в своем кабинете, соседнем с апартаментом исправника, за сочинением какой-то бумаги. Среднего роста, кудрявый, черноволосый и, в тон Бекорюкову, тоже гладко выбритый.

— Здравствуйте, господин Лыков, — сказал пристав, вставая и откладывая бумагу. — Ух, как она мне надоела! Давайте знакомиться. Поручик Поливанов Николай Орестович. Я вас жду. Нарочно запустил вперед себя Щукина в надежде, что после разговора с ним у вас может и не остаться ко мне никаких вопросов, хе-хе…

— Лыков Алексей Николаевич, коллежский асессор. Вы поступили мудро: Иван Иваныч практически полностью удовлетворил мое любопытство. И вообще произвел впечатление человека на своем месте. Давно он у вас служит?

— Как с войны пришел. Среди нас, помещиков-начальников, он, сказать по правде, наиболее сведующий человек.

— Щукин подозревает в совершении всех трех детских убийств неизвестное постороннее лицо. Бродяга, дезертир, беглый преступник — одиночка с маниакальными наклонностями. Никто из местных, по его словам, в подозреваемые не годится. Вы согласны с этим утверждением?

— Согласен. Поверьте, Алексей Николаевич, мы тут уже все головы себе сломали над таким ребусом. Губернское начальство рвет и мечет, полицейские отчеты хуже некуда. А вы же знаете, что у нас ради красивой отчетности на все пойдут. А тут еще и нераскрытое покушение на убийство! Правду сказал Галактион Романович, что ваш управляющий пытался самостоятельно выследить маньяка?

— Правду.

— Значит, он напал на след. Мы обязаны допросить его как можно скорее! Возможны новые улики!

— Вы, конечно, обязаны это сделать, но, увы, не узнаете никаких дополнительных улик. Как и я не узнал. Видимо, Ян Францевич своими расспросами насторожил злодея. Ткнул наугад, сам не поняв, куда, и тот принял презервативную меру. Скажите лучше, почему вы так бездейственны? Даже шайку горчишников, и ту не прижмете!

— Вани Модного? Отца его жалеем. Почтенный человек, много жертвует. Когда девку изнасиловали, он городское училище новой жестью покрыл. А когда баня сгорела, купил городской пожарной команде английскую машину. Ну, засадим мы его придурка-сына в арестный дом. А к зиме надо в больнице печи перекладывать. В земстве-то денег нет. Опять пойдем Селиванову кланяться. Что он нам тогда ответит? То-то…

— А если это все же их рук дело?

— Что вы! Таких чудес не бывает. Щенки они. Чтобы три христианские души погубить, характер нужен. Да и агентура не подтверждает. У нас кабатчик плесом бьет[36], да в самой шайке еще освед. Все их проделки на виду. Не они.

— А банда Челдона?

— Это не ко мне! — радостно ответил Поливанов. — Я только за город отвечаю, а банда где-то в уезде.

На этом первая беседа закончилась. Пора было обедать, да и следовало записать услышанное. Лыков вернулся домой, запротоколировал сегодняшние разговоры и начал их обдумывать. Беглые и дезертиры в раскольничьих деревнях… Самый непроницаемый слой. Агентуру среди крестьян еще никому не удавалось завести. Селяне ненавидят всех бар, всех городских, всю власть и особенно полицию. Ничего не скажут! Но и тут можно было кое-что предпринять. Кабатчики и содержатели постоялых дворов — это другой материал. Все они скупают краденое, селят без паспортов, прячут похищенных лошадей и служат подводчиками местному ворью. Прижать их полиции вполне по силам: не станут сотрудничать — лишатся патента. Но Бекорюков и этого не сделал. Почему? Н-да… Самому попробовать потолкаться в ближних деревнях? Он тут человек новый, никому не известный. Подумать!