Книга Наши бесконечные последние дни - Клэр Фуллер

гвоздями. Он как будто нашел сундук с сокровищами: внимательно осматривал каждый предмет и осторожно клал на пол подле себя.

– Пап, я есть хочу, – сказала я снова.

– Что? – переспросил он, не поднимая головы.

– Я хочу есть, – повторила я чуть тише.

Он продолжал заниматься своим делом.

Я развернулась и пошла туда, где мы оставили свои рюкзаки. К отцовскому все еще был привязан кролик. Его следовало освежевать и приготовить. На краю поляны, где начинались кусты, я надергала сухой мохнатой травы и насобирала веток, мелких и побольше, время от времени заставляя себя поднимать голову и смотреть в лес. Вернувшись к рюкзакам, я стала шарить в отцовском: достала пакетик с сухой фасолью, его куртку и два теплых платья Уте. Платья я тут же отложила, как если бы она могла застать меня у открытого шкафа, липкими руками перебирающую ее одежду, но потом поднесла одно из них к лицу, вдохнула запах уюта и безопасности и надела через голову. Уте называла его своим верблюжьим платьем, и оно действительно кололо шею, как, в моем представлении, и должна колоться верблюжья шерсть. Подол волочился по земле, хотя я затянула пояс максимально туго, но мне нравилось прикосновение ткани к ногам. Я рылась в вещах отца, пока не нашла жестянку с трутом и огнивом, а затем попыталась расчистить место под костер, но трава крепко держалась в земле и только порезала мне пальцы. Поэтому, подобрав подол, я вытоптала небольшой участок ногами. Отец выложил бы еще круг из камней, но камней поблизости не было.

Веревка оставила на моих запястьях красные рубцы, и каждый удар кремнем о кресало отдавался болью, но мне удалось быстро высечь искру, и я подумала, что отец мог бы гордиться тем, как я разожгла огонь – не потратив ни одной драгоценной спички. Хворост разгорелся быстрее, чем я ожидала, пламя сразу поглощало все, что я в него бросала. Густой дым поднимался над костром и уносился к реке, прочь от хютте.

Как только огонь хорошенько разгорелся, я снова пошарила в рюкзаке отца и выудила из бокового кармана нож для свежевания, в кожаном чехле. Мне нельзя было его доставать – он был слишком тяжелый и острый для маленьких девочек, – но я взяла нож двумя руками и, не сводя с него глаз и неуклюже ступая в платье, отнесла его к хижине.

– Папа, можно я возьму нож? – спросила я, стоя в дверях.

– Не сейчас, Пунцель, – сказал он, даже не обернувшись.

Он соскребал лопатой белый налет с металлического ящика. Я вышла наружу. Из кучи полезных вещей торчал топор. Рассматривая его, я убрала нож в карман комбинезона. Топор был с длинной рукояткой и тяжелой головкой. Двумя руками я вытащила его. Рукоятка была отполирована бесчисленными прикосновениями жирных и потных ладоней. Я провела большим пальцем по выщербленному лезвию, сама не понимая, что означает этот жест. Если я попытаюсь освежевать кролика отцовским ножом, то у меня будут проблемы, но про топор он ничего не говорил. Держа топор за рукоятку под лезвием, чтобы не выронить, я пронесла его через поляну и положила возле костра. Трава кое-где начала тлеть, и я затоптала ее своим единственным ботинком.

Я отвязала кролика и попыталась поставить его на лапы, как будто он щиплет траву. Но шея у него была сломана, и он неуклюже заваливался вперед. Тогда я положила его на бок и вытянула задние ноги – как будто он прыгает через кочку, а голову повернул слегка вверх; даже после смерти уши у него были мягкие и упругие. Только глаза стали другими, покрывшись белой пеленой.

Пока я укладывала кролика, деревья перешептывались и разглядывали меня. Я вспомнила о форели и о том, как быстро и просто отец превратил ее в нечто иное: один удар по голове – и вот уже извивающаяся скользкая природа в его власти. Радуясь, что кролик не может на меня посмотреть, я встала рядом с ним на колени и обеими руками взяла топор. «Прости, маленький Kaninchen», – прошептала я. Подняла топор над головой, и он закачался, размышляя, не опрокинуть ли меня, но я наклонилась вперед, и топор передумал: он яростно устремился вниз – и увлек меня за собой. Я закрыла глаза; сейчас все решал топор. Словно живой, он рассек воздух, и я услышала хруст, когда металл прошел сквозь мясо и кости и со всей силы вонзился в землю. Он потянул меня, и я ударилась лбом о рукоятку.

– Нет! – закричал из хижины отец, и я услышала, как он бежит ко мне.

Я открыла глаза и прямо перед собой увидела кровавое месиво из шерсти и костей – там, где до этого была кроличья шея. Красивые уши были отрублены, разрезаны пополам, раздроблены, так что теперь у кролика осталось лишь окровавленное подобие ушек с моего шлема. Отец вырвал топор у меня из рук.

– Ты что делаешь? Какого черта ты это делаешь? – Держа топор лезвием вниз, он метался между мной, кроликом и костром. – А если бы по пальцам! По руке! Почему тебя даже на минуту нельзя оставить?!

Я не поднималась с земли, сжавшись в комочек. Отец подошел ко мне, и я вздрогнула; он, видимо, понял, что все еще держит окровавленный топор, и отшвырнул его в траву.

– Я хотела приготовить ужин, – сказала я тоненьким голосом.

Я потрогала лоб и нащупала набухающую яйцевидную шишку в том месте, которым ударилась о топорище.

– Почему ты не можешь вести себя как нормальные девочки? Иди поиграй. Давай! – Он махнул рукой в сторону хижины и сунул мне в руки рюкзак. – И сними это чертово платье.

Я развязала пояс, вылезла из платья и оставила его на траве. Плача, я понеслась вверх по склону, без колебаний вбежала в хижину и забилась в угол между металлическим ящиком – теперь стало понятно, что это печка, – и полками, покрытыми птичьим пометом. Я сидела, обхватив руками колени, и без конца убирала падавшие на лицо волосы, пока мои рыдания не утихли. Спиной я прижалась к стене; после недель, проведенных в палатке, было приятно чувствовать твердую опору. Я открыла рюкзак, достала Филлис и прижалась к ней щекой.

– Ну, тише, тише, – приговаривала я, убирая волосы и с ее лица тоже. – Тш-ш, Liebchen, не плачь.

Она начала скакать вокруг меня по грязному полу, а затем по полкам, сбивая белый помет своими подобиями туфелек. Я сунула ее за печку и пальцами нащупала что-то под нижней полкой. Нагнувшись, я увидела, что на