Книга Имя мне - Смерть - Элизабет Холлоуэй

кладет руки мне на лицо и целует в лоб, как в детстве.

— Нет, обязана! — говорит она. — Ты хорошая девочка, Либби, и я слишком много возложила на тебя в последнее время. Думаю, пришло время дать тебе немного свободы. И… — ее улыбка сияет, — Мисс Лена сказала, что будет забирать Макса, когда понадобится. Все, что нужно — это позвонить. Ее номер на холодильнике.

Она наклоняет голову в сторону желтой записки на холодильнике, но я не обращаю внимания. Я утыкаюсь носом в её шею и начинаю всхлипывать, все тело начинает трястись.

— О, Либс, все хорошо. — Она притягивает меня к себе и гладит мои волосы, что заставляет тело затрястись сильнее от водного извержения. Я умру через несколько часов, а она договорилась с няней, чтобы я могла наслаждаться свободным временем большую часть жизни. Это ирония в худшем из возможных способов.

— Нет, мам, не все в порядке. Это не так! — Я отстраняюсь от нее. Мои слезы оставили мокрые полосы на ее фиолетовой футболке.

Я опускаюсь на стул и закрываю лицо руками. Она садится рядом со мной; ее теплая, успокаивающая рука тяжело ложится мне на плечо.

— Что происходит?

Открываю рот, чтобы сказать ей. Было бы неплохо поговорить об этом с кем-нибудь, особенно с мамой. Одна только мысль о том, что можно всё ей рассказать, облегчает бремя. Я почти чувствую облегчение от прошедших двух дней

Но что я должна сказать? «Эй, мам! Угадай что? Я собираюсь умереть сегодня». Я не могу этого сделать. Не могу испортить наши последние часы таким разговором. Тру глаза руками и ещё раз шмыгаю носом.

— Ничего, мам. Я рада, что ты не злишься на меня. — Мои пальцы находят ее руку. — Я люблю тебя. — Останавливаю себя, чтобы не добавить: «буду скучать по тебе»

— О, я тоже тебя люблю.

Он подносит мою руку к губам и целует в середину ладони.

— Ты проголодалась?

— Да. — Я заставляю себя улыбнуться. — А где Макс?

Мне тоже нужно извиниться перед ним.

— Он в лагере, помнишь? — Она встает со стула, собирает растрепанные волосы в заколку и возвращается к плите. — Он ушел утром с одной из вожатых и кучей своих друзей.

Лагерь. Точно. Я забыла.

Мой желудок урчит, и знакомые очертания кухни размываются слезами. Я так ужасно обращалась с Максом, а теперь не могу извиниться перед ним, и даже увидеть.

— Где они разбили лагерь?

— О, где-то за городом. Лагерь Констанс, кажется. Почему ты спрашиваешь?

— Просто любопытно.

Мой желудок скручивается, как у человека, который должен умереть через несколько часов. Я знаю лагерь, о котором она говорит, и он недалеко. Около двадцати минут езды загород.

***

Я проверяю время на телефоне. 11:28. Осталось чуть меньше четырех часов. Достаточно. Мой обеспокоенный разум мечется между поездкой в лагерь Констанс, чтобы попрощаться с Максом или сказать Аарону, что не собираюсь браться за его работу и готова умереть. Ключи от машины цепляются за молнию, когда вытаскиваю их из сумочки. Смотрю вниз, чтобы вытащить их, и почти упускаю Кайла, который убегает за дерево.

— Кайл!

Прекрасно. Если когда-то мне и нужны были друзья, то сейчас. Я не могу представить лучшего способа покончить с жизнью, чем с лучшими друзьями. Это и большая чаша шоколадного мороженного от Декаданса Фостера. Да, кафе-мороженое стало бы отличным местом, чтобы быть там сегодня в 15:12. Может быть, я подавлюсь синтетической вишней, или это будет случай смертельной заморозки мозга. Смерть от шоколада.

— Кайл! — Я бегу за ним. Он поворачивает налево в конце квартала.

— Кайл! — Я знаю, что он меня слышит.

Весь Кэрролл Фоллс слышит. Почему он не отвечает?

Я поворачиваю за угол и сразу понимаю, что что-то не так. Кайл резко оборачивается ко мне, его руки засунуты в карманы; глаза сконцентрированы на мне и, кажется, вот-вот прожгут мне череп. Он зол, но что меня действительно беспокоит, так это его душа.

Он светится ярче, чем я, но линия, которая я думала была трюком света вчера, теперь толстая, зазубренная черная трещина, которая начинается посередине лба и зигзагами проходит над переносицей. Она не идет ни в какое сравнение с трещиной на лице Миссис Лутц. У Кайла она намного шире и уродливее.

Кайл отмечен, что бы это ни значило, и то, что видно через широкий разрыв в его душе — это грязь, чернота и гной.

Он хмурится, когда подходит и молча толкает меня.

— Что с тобой? — говорю я. Означает ли это, что он злится? Так или иначе, думаю здесь есть нечто большее. Он определенно зол, но моя мама злилась в ту ночь, когда я оставила Макса одного дома, и ее душа выглядела совсем не так.

Спина Кайла напрягается, и он останавливается.

— Я не знаю, Либби! — Он поворачивается и снова обжигает меня взглядом. — Что насчет твоих проблем?

— Это ты прячешься за деревьями и избегаешь меня, а не наоборот.

— Ты могла мне соврать. — Он полез в задний карман за барабанными палочками. Черный ил внутри его метки пульсирует.

— О чем, черт возьми, ты говоришь, Кайл? Я не избегаю тебя.

— О, да? Ну, во-первых, ты была стервозной всё это время. — Он поднимает руку, чтобы отсчитать мои проступки на пальцах. — Потом отказалась со мной разговаривать. Вчера выгнала меня со своего крыльца. И вечером должна была прийти на битву групп, как обещала, но не пришла. В смысле, какого хрена, Либс? Что я должен был подумать?

Боже мой, я забыла про его шоу. Заснула на диване и проспала там всю ночь. Я была так поглощена Аароном и своей грядущей кончиной, что забыла о нем. Не удивительно, что он разозлился. Я плохой друг.

— О, Кайл, мне так жаль. — Я делаю неуверенный шаг в его сторону. — Вы победили?

— Нет. — Он не отступает, но яростно бьет палкой по ноге, а глаза остаются такими же темными, как и то, что просвечивает сквозь зазубренную отметину. — Ты мой талисман удачи, Либс. Конечно, мы не победили.

— Прости, что пропустила шоу. Прости за все. Я хотела приехать. Просто не смогла.

— Что с тобой происходит? — В его глазах мелькает искра тепла и заботы.

— Ничего, — говорю я, и искра исчезает. Его глаза холодеют, и он начинает отворачиваться.

— Ладно, кое-что. Но это не имеет большого значения.

— Чушь собачья, Либс. Я знаю тебя со второго класса. Что-то случилось, и ты должна сказать мне, что именно.

Я больше не могу ему врать. Он поймет, если совру. Но не могу сказать всей правды, так