Книга Я никому не скажу - Нина Кинёва

меня не было, а в ноут смотреть можно где угодно.

Меня она тоже отправила переодеваться. В общем, играла по правилам. И так было даже проще. В квартире теперь здорово пахло мандаринами, мы весь вечер таскали их по очереди из пакета…

Ближе к двенадцати везде загрохало. Единичные дешевые петарды рвались под окнами весь декабрь, теперь же пришло время настоящих фейерверков. А я кое-как открыл бутылку с шампанским. Все-таки водка куда удобней – отвернул крышку, и все. К тому же от шампанского у меня только голова болела и никакого опьянения. Но…

Налил в чайные кружки. Катя отхлебнула.

– Вкусное. А можно я уже посмотрю подарок? Или ждать до утра, как маленькой?

– Ты же совершеннолетняя, – напомнил я, – смотри.

Она полезла в пакет.

– О, Шрек, люблю. Он симпатичный. А это…

Распечатала коробочку. Зачем-то брызнула на руку, понюхала.

– Хороший запах, мне нравится.

Тут за окном засвистело. Катя повернулась и схватилась за подоконник.

– Иди сюда, иди скорей!

Я подошел, встал за Катиной спиной. Взлетали заряды… фейерверк. Близко-близко, прямо посередине двора. Такой яркий… огонь…

Я закрыл глаза, а Катя в это же время подалась назад. Ее макушка оказалась у меня под носом… И пахло от ее волос смесью мандаринов и духов. И все закрутилось в голове – как это я днем держался? Даже на улицу ее потащил, потому что невозможно было рядом находиться. Она что – думает, будто я железный? И платье это… Застегни, говорит… А сама так близко. И я чувствую мандариновый привкус на ее губах – заранее, еще не коснувшись.

– Кать… я… тебя… люблю…

Сказал – и будь что будет. Какого черта…

Катя повернулась. Я как будто оглох – никаких звуков за окнами. И ничего, кроме ее глаз, не видел. Как под гипнозом… Потом она обняла меня за шею, поцеловала, и я почувствовал тот самый привкус, о котором думал весь вечер, мандариновый, самый лучший… Потянул ее в комнату. А там темно, только всполохи салютов. Не включая света, увидел, что на диване она постелила. Когда только успела… Наверное, пока я в ванной был, смотрел на себя в зеркало и поражался собственному терпению: ведь молодец же, молнию любимой девушке застегнул. Теперь этот чертов замочек не расстегивался без хвостика, взяться-то не за что, а руки задрожали. Я как-то неудачно его дернул, кажется, ткань надорвал… И вспомнил, как в первый раз удивлялся тому, что происходит. Теперь тоже можно удивляться. Ведь у меня в первый раз в жизни так: она меня любит, я ее люблю… Вообще голову потерял. Вышло так, что Катя мной управляла, как и днем, и о предохранении она вспомнила, а не я. Моей самой связной мыслью было только: Новый год… И еще на полминуты пришел в себя, когда понял, что чувствую Катины ладони на своей спине… и не через футболку, а кожа к коже. И ничего не случилось… Она не удивилась, не дернулась, не убрала руки… Потом на улице грохало и грохало, кто-то орал, свистел, что-то происходило… Такое далекое и неважное. А нам можно было лежать, обнявшись, и мне больше не надо было думать, как же сказать ей и как она это воспримет. Теперь можно было повторять: я тебя люблю. И проводить пальцем по ее губам, пока она отвечает: я тебя тоже. Какой я был дурак в прошлый раз, что заснул. Я заснул – и она ушла. Заснуть было нельзя.

– Ты не уйдешь?

– Ты уже спрашивал.

– Скажи еще раз.

– Не уйду.

Это очень хорошо звучало: не уйду…

Я проснулся от собственного крика. Подскочил и не мог понять, где нахожусь. Одеяло было необычного цвета. Раньше оно было синее, а теперь стало светлым. Как в больнице… Я отшвырнул его и только тогда понял, что оно в пододеяльнике. Зачем я надел пододеяльник и почему лег раздетый – я не помнил, и это меня очень испугало. Вещи валялись на полу. Я быстро оделся. Пока натягивал джинсы, что-то мелькнуло в голове – конечно, тут же была Катя. Засыпал не один, а проснулся один. Метнулся к выключателю, нажал… Катя стояла на пороге комнаты – босиком, в длинной футболке, смотрела перепуганно.

– Я пить ходила. Тебе что-то приснилось?

– Не помню.

Я действительно не помнил, просто было как-то нехорошо: немного страшно, немного тошнило.

– Ты чего встал, рано совсем? Давай еще поспим?

– Давай.

Она подняла одеяло и легла к стенке. А я подумал, что это правильно – так ей будет сложнее уйти. Я как будто перегораживаю дорогу.

Мы заснули, Катя прижималась ко мне спиной, когда во дворе снова грохнуло. Я открыл глаза и увидел, как в окно влетело что-то горящее. Наверное, петарда. Упала прямо на одеяло. В таких случаях надо действовать очень быстро. Одеяло, по которому тут же пополз во все стороны огонь, швырнуть подальше, а Катю схватить за руку и оттащить. С дивана, а еще лучше – из комнаты. Из комнаты я ее вытащить не успел. Она крикнула:

– Мне больно, пусти!

И сразу все вокруг стало обычным. Окно как окно, постель как постель. Катя сидела и держалась за руку. Потом встала, пошла в ванную и оделась – в то, в чем пришла, – свитер, джинсы. Хотя на улице еще только начался рассвет, а она обещала побыть до вечера.

– Не уходи, пожалуйста, – попросил я.

Она помолчала, потом отвернулась.

– Да я не ухожу, просто больше не хочу спать. Чайник включу.

Я поднял одеяло, застелил диван, сел на него и понял, что боюсь идти на кухню. Потому что я испугал Катю и она теперь может на самом деле уйти. Пусть и сказала, что не уйдет. Но может. И тогда я умру.

Она

Рука болела. И было страшно. Остаточный страх: не того, что случится, а того, что уже было. Больше всего хотелось вцепиться сейчас в Андрея, прижать к себе и пожалеть. Но я прекрасно помнила это его «ты любишь котят?». Скажет – найди и хоть обжалейся. И я не знала, как себя вести. Поэтому пошла на кухню. А там уже решила: буду делать вид, что ничего не произошло. Мало ли что кому может присниться. Я как-то во сне вскочила с дивана не в ту сторону и так ударилась лбом о стену, что потом два дня голова болела. Выглядело это со стороны, наверное, ничуть не лучше, чем то, что я видела сегодня. К тому же ночью, до этих его