Книга Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 2 - Семен Маркович Дубнов

живого языка. Большинство же ораторов примыкало к мнению Гейгера. Гольдгейм диалектически говорил и за и против, но все-таки признал «немецкую молитву» необходимою для «очищения религии». После трехдневных горячих прений, вопрос был поставлен на голосование. Большинством 18 голосов против 12 была принята резолюция, что собрание признает еврейский язык в богослужении необязательным ни со стороны формального закона, ни в видах укрепления иудаизма. В этом голосовании Франкель уже не участвовал. Заметив во время прений тенденцию большинства, он покинул собор, чтобы более туда не возвратиться. В ближайшем заседании было доложено письмо его на имя председателя о том, что он, Франкель, не может дольше участвовать в собрании, где большинство готово уничтожить один из важнейших позитивно-исторических элементов иудаизма.

Демонстрация Франкеля, к которому даже противники относились с уважением, произвела удручающее впечатление. Дальнейшие прения велись уже без сильной оппозиции. По вопросу о мессианских молитвах комиссия собора выработала следующую формулу: «Мессианская идея в молитвах должна пользоваться подобающим уважением, но при условии устранения всяких национально-политических представлений». Большинство ораторов (Давид Эйнгорн, Гольдгейм, Штейн, Герцфельд и др.) требовало более определенной формулы, которая бы, с одной стороны, решительно устранила идею возрождения еврейской Палестины и вообще всякий политический момент, а с другой, превратила бы мессианскую догму в отвлеченное представление о религиозной миссии еврейства, как распространителя чистого монотеизма в мире. Принятая собором резолюция гласила: «Мессианская идея заслуживает высокого уважения в молитвах, с тем, однако, чтобы просьбы о нашем возвращении в страну наших предков и о восстановлении иудейского государства были исключены из наших молитв». Затем ряд заседаний был посвящен второстепенным вопросам синагогальной литургии, а когда наконец дошла очередь до важного вопроса о субботних законах, выяснилось, что собор еще не подготовлен к обсуждению его, и вопрос был отложен до следующего съезда.

Третий собор раввинов происходил через год (13—20 июля 1846) в Бреславле, но без прежнего боевого настроения. Гейгеровский доклад о реформе субботних законов (в смысле разрешения работ, требуемых личными удобствами или общественными надобностям) вызвал сложные прения; пытались обосновать реформу талмудическими нормами и вообще очень осторожно относились ко всяким изменениям в институте субботы. Вопрос так и остался без прин­ципиального разрешения: в резолюции собора были намечены только частичные облегчения. Больше решительности проявил собор в вопросе о «повторных днях» годовых праздников: это повторное празднование, установленное для диаспоры, было отменено. Прочие вопросы были отложены до следующего съезда, назначенного в Мангейме: но ему уже не суждено было состояться.

Между тем как теологи терялись в теоретических спорах о реформе, дело взяли в свои руки миряне. В столице Пруссии, где за четверть века перед тем была задушена в колыбели новорожденная синагогальная реформа, снова обнаружилось движение. Новый король, Фридрих-Вильгельм IV, вычеркнул из числа своих государственных обязанностей обременявшую его отца заботу о том, чтобы в синагогах молились непременно по старым обычаям, и в начале 40-х годов сторонники реформы воспрянули. Раввинская коллегия в Берлине стояла вне нового движения. Единственный ее член, обладавший европейским образованием, талантливый проповедник Михайл Закс (прибыл в Берлин из Праги в 1844 г.), склонялся к неоортодоксии; он ценил в иудаизме его поэзию, которую так красиво передавал в звуках немецкой речи (его сочинение: «Die religiöse Poesie der Juden in Spanien», 1845, и др.), и резко осуждал тех рационалистов, которые хотели испортить ремонтом архитектуру старинного здания. Не имея опоры в раввинате, берлинские реформисты из мирян решили обойтись без помощи духовенства. В конце 1844 г. реформист С. Штерн прочел в Берлине ряд лекций «о задачах современного иудаизма», в которых доказывал, что религия должна приспособляться к требованиям жизни и что модернизованному иудаизму предстоит блестящая будущность. Эти лекции произвели сильное впечатление в высших кругах еврейского общества, и весною 1845 года было учреждено «Товарищество для реформ в иудаизме» (Genossenschaft fur Reform im Judentum).

Руководителя «Товарищества реформ» (Штерн, Бернштейн и Симион) выпустили «воззвание к немецким собратьям по вере», в котором слышался вопль раздвоенной «еврейско-немецкой» души. «Наша внутренняя религия, — говорилось в воззвании, — вера нашего сердца не находится больше в гармонии с внешнею формою иудаизма. Мы крепко держимся духа Священного Писания, которое признаем свидетельством божественного откровения, просветившего дух наших отцов. Мы убеждены, что вероучение иудаизма есть вечная истина и, согласно обетованию, сделается когда-нибудь дос­тоянием всего человечества. Но мы хотим постичь Писание в его божественном духе. Мы не можем дольше жертвовать нашей свобо­дой и оставаться в тисках мертвой буквы. Мы не можем молиться правдивыми устами о земном мессианском царстве, о том, чтобы из отечества, к которому мы прикованы всеми узами любви, мы были уведены, как из чужбины, на родину наших древних предков. Мы не можем больше соблюдать заповеди, не имеющие в нас духовной опо­ры, и признавать ненарушимым кодекс, который сущность и задача иудаизма прикрепляет к формам и предписаниям, порожденным об­стоятельствами давно минувшего времени. Пропитанные священным содержанием нашей религии, мы не можем сохранить ее в унаследо­ванной форме, а тем менее передать нашим потомкам. И вот мы сто­им между гробами наших отцов и колыбелями наших детей и слы­шим, потрясенные, трубный зов времени, который велит нам, после­дним обладателям великого наследия в его устарелой форме, быть и первыми, призванными заложить фундамент нового здания для нас и грядущих поколений». В этом искреннем воззвании звучал похо­ронный гимн старому иудаизму, который во всей совокупности сво­их исторических наслоений действительно не мог удовлетворять людей нового поколения; но протестанты смешивали здесь то, во что они не могли верить, как свободомыслящие, с тем, что они не хо­тели признавать после своего отречения от еврейской националь­ной идеи, казавшейся помехою к гражданскому равноправию...

Во время заседаний франкфуртского собора реформистов бер­линское «Товарищество реформ» послало туда делегацию с предло­жением объединиться для совместной деятельности по программе, которая должна быть выработана особым «синодом» из духовных лиц и мирян, избранных общинами. Собор обещал свою поддержку берлинскому предприятию, но обещание не имело никакой ценности в тот момент, когда сам собор раздирался спорами о существен­ных вопросах реформы. Берлинские «практики» махнули рукой на франкфуртских теоретиков и, не дожидаясь намеченного «си­нода», приступили прямо к делу. Они переименовали свое «Това­рищество реформ» в «Берлинскую реформированную общину» (Reformgemeinde), которая должна выделиться из состава старой об­щины. Около двух тысяч членов записалось в новую общину, и в осейние праздники 1845 г. открылось богослужение во временной рефор­мированной синагоге. Здесь сразу были введены все реформы, о ко­торых богословы еще препирались. Молитвы читались на немецком языке, за исключением библейской «Schema Israel»; Тора читалась по-еврейски с немецким переводом. Молились с обнаженными голо­вами, «по обычаю