Книга Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

будущее. Лига обязалась трактовать соглашения, достигнутые в Париже, так, словно они были высечены на скрижалях, тогда как на самом деле это были просто линии на песке. Липпман доказывал, что 10-я статья выступала воплощением политической надменности: это была «попытка быть мудрее следующего поколения» [Lippman, 1919, р. 56]. Никто не мог знать, какие страны достигнут процветания, какие границы сохранятся и какие демократии выживут. Принимаемое США обязательство защищать совершенно произвольный этап в развитии глобальной демократии подрывало способность демократии определять свою судьбу. Вильсон совершил ошибку, попытавшись предвосхитить демократическое провидение.

К липпмановской критике 10-й статьи присоединилась другая сторона – сенатские лидеры американских республиканцев, которые хотели знать, почему США должны передать ответственность за свою судьбу в чужие руки. Если Лига Наций была нужна, чтобы мир стал для демократии безопасным, почему именно американской демократии запрещалось принимать собственные решения о том, кто будет ее другом, а кто – врагом? В июле Вильсон вернулся обратно в США, думая, что американский народ проникнется его мирным планом. 19 августа он согласился выступить перед сенатским Комитетом иностранных дел, чтобы дать прямой ответ своим критикам. Один из них, напыщенный и громогласный сенатор из Огайо, Уоррен Гардинг, желал знать, является ли 10-я статья обязывающей или нет. Если да, тогда как избранные представители американского народа могли бы ее подписать? Если нет, тогда в чем ее смысл?

Вильсон, настроение у которого становилось все хуже и хуже, попытался объяснить, что она не была ни обязывающей, ни необязывающей: она представляла собой своего рода нравственную веху, нужную для того, чтобы мир двигался к лучшему будущему. Но загнанный в угол, он был вынужден согласиться с тем, что демократические политики Америки должны выражать «суждение американского народа». Потом он сказал: «Если придет такое злосчастное время, когда это суждение будет против суждения всего остального мира, мы должны будем выражать его» [Wilson, 1966–1994, vol. 62, р. 390]. Эта небольшая перепалка стала предвестником будущих событий. Вильсон пытался говорить за демократию вообще. Гардинг говорил за демократию в частности. Вильсон был намного умнее и осведомленнее Гардинга. На его стороне были огромные познания и опыт. Но в споре победил Гардинг.

Измотанный своими противниками из сената, Вильсон снова решил обратиться напрямую к народу, обойдя политиков, поскольку считал, что народ на его стороне. В сентябре Вильсон отправился в лекционный тур по стране, двигаясь на Запад, где, по его мнению, Лигу Наций должны были поддерживать особо. Он выступал перед все более значительными и воодушевленными толпами, перед которыми рисовал картину двух вариантов будущего американской демократии. В первом из этих вариантов полное участие в новых институтах демократического мира должно гарантировать США надежное и процветающее будущее. Во втором – американская демократия, если она будет стремиться защищать свое право на самостоятельные решения в международных делах, станет параноидальным и милитаристским обществом, неотличимым от своих врагов. Краткосрочная безопасность будет куплена слишком большой ценой.

К концу сентября после почти целого месяца поездок и публичных выступлений Вильсон едва ни падал от усталости (и почти наверняка все еще ощущал последствия острого гриппа, которым переболел в апреле в Париже). Он вернулся в Вашингтон, чтобы набраться сил. 2 октября у него случился серьезный приступ, от которого он едва не умер. Вильсон продержался до конца срока своей службы в таком полумертвом, ослабленном состоянии, отказываясь вести какие-либо компромиссные разговоры с сенатом по ратификации договора. Он был по-прежнему убежден в том, что толпы, собиравшиеся в сентябре, чтобы его послушать, были истинными представителями американского общественного мнения. Но обманывал сам себя. Теперь, оказавшись в ловушке, и в психическом плане, и в физическом, он пытался схватить то, что было ему недоступно. Он желал пробиться к лучшим инстинктам народа, в обход и не взирая на превратности выборов, газет и повседневного шума демократической политики. Он стремился во что бы то ни стало поймать демократическое будущее уже в настоящем. Однако это демократическое будущее в настоящем не схватишь. Демократия живет сегодняшним днем. В этом ее сила и ее же слабость.

В середине ноября Вильсон отверг предложение республиканских критиков из сената поддержать договор с оговорками по некоторым пунктам, включая 10-ю статью Устава Лиги Наций. Вильсон настаивал на том, что необходимо принять либо все, либо ничего: либо ратификация договора, либо варварство. В результате США так никогда и не подписали Версальский договор и не присоединились к Лиге Наций. Вильсон закончил свое президентство озлобленным, больным и изолированным от внешнего мира человеком. На президентских выборах 1920 г. демократы своим кандидатом выбрали губернатора Огайо, Джеймса Кокса, убежденного сторонника Лиги Наций, а демократическим кандидатом на пост вице-президента стал Франклин Д. Рузвельт, помощник министра военного флота и тоже интернационалист. Республиканцы выбрали в качестве кандидатов Уоррена Гардинга (на пост президента) и Кальвина Кулиджа (на пост вице-президента). Выиграл Гардинг. Полученный им перевес по голосам избирателей – 60 % против 34 % – оказался самым большим за всю историю президентских выборов в США. Американский народ не принял мудрого решения. Если сравнивать Гардинга с другими, он показал себя одним из самых бесполезных президентов за всю историю Америки.

Сегодня Гардинга почти забыли, однако Вильсон по-прежнему остается спорной фигурой. Его легко высмеять. Его изображали по-всякому – как фантазера, академического мечтателя, гиперрационалиста, бездумного адепта провидения, лицемера, глупца – как квакера с лошадиным лицом и 32 фальшивыми зубами. Для нового поколения провокаторов, появившихся в XXI в., таких как Гленн Бек, Вильсон стал образцом учителя-тирана, того самого типажа, о котором предупреждал Токвиль. Он представляется президентом-профессором, который запутал Америку своими планами по созданию управляемого мирового порядка и контролируемой валюты (с этой точки зрения президент Обама является его прямым наследником). Но ни одна из этих характеристик не имеет никакого отношения к истине. Вильсон, конечно, был по своему характеру профессором, и, когда действительно работал профессором, смог понять некоторые истины демократии. Ее будущее ненадежно, в него нужно верить, но ее настоящее запутано и с ним нужно обращаться осторожно. Он не считал, что искушать провидение – хорошая идея. Но потом он стал профессиональным политиком и со временем понял, что воспротивиться этому искушению, наверное, не получится. Почти всю свою карьеру он сопротивлялся ему и добился удивительных успехов. Он был осторожным, амбициозным, умным, приспособляемым, уверенным в себе и осмотрительным – его политические навыки были на высоте. Но из-за чрезвычайных событий, пережитых им в 1918 г., он уже в следующем году пожелал ускорить ход времени, когда у него самого время было на исходе. И это привело его к краху. Он попытался пришпилить демократию,