Книга Дорога смертной тени - Альбина Нури

Лина обхватила себя руками, но не потому, что озябла – холода она почти не чувствовала. Просто должна была убедиться, что сама еще реальна.

– Откуда вы узнали об этом?

Наталья Михайловна пожала плечами.

– Все, кто здесь живут, об этом знают. Нам рассказали, когда дети… – Она умолкла на полуслове.

– А ваша сестра – где она?

– Умерла два года назад, – вздохнула женщина.

– Она тоже возвращается?

– Нет, – хозяйка покачала головой, – она была не из тех, кто нужен Локко. Она просто умерла – и ушла. Знаешь, что убивает меня? – Наталья Михайловна в упор посмотрела на Лину. – Что самое страшное? Я тоже умру – и там мы с Катенькой уже никогда не встретимся.

Поднявшись к себе, Ангелина ничего не сказала Мите. Ей хотелось хотя бы ненадолго оградить любимого мужа от всего этого ужаса. Она должна была! Сама Лина почему-то сразу, безоговорочно поверила тому, что увидела той ночью и услышала от Натальи Михайловны. Видимо, что-то в глубине ее души знало: когда-нибудь, рано или поздно, нечто подобное должно с ней случиться.

Поверила – и при этом не лишилась разума. Однако Митя был другой. Он мог отреагировать иначе. Такие вещи запросто могли разрушить, изуродовать его сознание, пробить брешь в восприятии мира. Вернувшись в номер, Лина увидела, насколько сильно он напуган чем-то. И не хотела пугать еще сильнее.

Но, желая уберечь Митю, Лина прекрасно понимала, что он все равно узнает. Узнает, когда столкнется с чем-то необъяснимым сам.

Так и случилось. Вскоре муж тоже увидел их. Там, в «Подсолнухах», он наткнулся на то, что пошатнуло его веру в правильность и незыблемость всего существующего, в собственную нормальность. А встреча с мертвыми пилотами подкосила ее бедного Митю окончательно.

Лине было жаль мужа, жаль настолько, что все внутри ныло, разрывалось и болело. Она даже предложила ему уехать, хотя и знала уже, что ничего не выйдет. Ангелина ничем не могла помочь Мите. Он страдал, потому что не понимал того, что понимала она.

Правда открылась ей раньше – она жила в глазах Натальи Михайловны.

Любовь – вот был ответ. Локко выбрал ее, поманил к себе, потому что она слишком любила Митю. И с этим уже ничего не поделаешь. А он любит ее, поэтому останется тут, чтобы ждать.

Должен остаться.

Конечно, Лина боялась того, что должно случиться. Будет ли это больно или нет? Прекрасно или отвратительно? Быстро или медленно? Прочувствует ли она переход – или для нее все останется неизменным: то же море, те же горы?

Но к страху примешивался восторг. Она ощущала, что только здесь, в Локко, ее настоящий дом. Единственное место, где ее по-настоящему ждали, где она нужна.

И что так было всегда.

Глава пятая

Давным-давно жила-была на свете маленькая девочка. Хорошенькая и милая. Мама с папой очень любили ее. Любили и хотели, чтобы дочка знала: она самая лучшая, самая чудесная девочка на всем белом свете. Мама постоянно называла дочку ангелом. И даже имя ей дала ангельское.

У мамы был прекрасный голос, и она каждый вечер пела дочке колыбельные. Девочка настолько привыкла засыпать под ее пение, что, когда мама не смогла больше петь ей на ночь, на долгое время вообще перестала спать.

Позже, когда девочка подросла, ее часто мучила бессонница, и доктора стали давать ей таблетки, чтобы вернуть пропавший сон, но лекарства помогали плохо. И еще сны… Сны больше никогда не были яркими и волшебными, они стали невзрачными, как черно-белые фильмы, и часто страшными. Кошмары были такими жуткими, что она просыпалась от собственного крика, а подушка была мокрой от слез. Самым ярким из кошмарных снов был тот, который она однажды увидела наяву, вернувшись из школы.

Девочка тогда училась в первом классе, и каждое утро мама заплетала ей косички или делала хвостики, и непременно повязывала пышные белые банты. Другим девочкам банты разрешали носить только на праздники, но она, так всегда говорила мама, была особым ребенком. Сколько себя помнила, девочка умела рисовать живые картинки. Люди глядели на них и в один голос спрашивали: неужели маленький ребенок может так хорошо рисовать?!

Когда наступил страшный день, самый страшный в жизни, девочка даже не поняла этого. Утром все было как обычно: мама помогла ей собраться, проводила дочку в школу, а сама отправилась куда-то по делам. В магазин, быть может. Или в салон красоты. Или на выставку. На службу, как другие мамы, она не ходила. Девочкин папа был Большой Начальник, и поэтому маме не надо было работать.

Уроки в школе закончились, и девочка пошла домой. Настроение у нее было отличное: она хорошо училась, и все в школе ее любили. Наверное, потому, что она красиво рисовала. А может, из-за папиной Большой Должности. У нее всегда были красивые вещи, и она охотно делилась ими с подружками.

Школа была совсем рядом с домом, прямо во дворе, и девочка часто возвращалась оттуда одна. Если мама не пришла за ней, значит, нужно идти домой самостоятельно – так они договорились.

Девочка вошла в подъезд, поднялась на свой этаж, открыла дверь. До того момента, пока не переступила порог, она все еще была беззаботной малышкой, всеобщей любимицей. Девочке оставалось быть такой совсем недолго – ровно до того момента, пока не заглянула в ванную, но девочка об этом не подозревала. Если бы знала, то лучше и не заходила бы туда никогда. Но она ничего не знала, ничего не боялась и спокойно зашла помыть руки после улицы, как учила мама.

Зашла – и увидела. И в первый момент не поняла, что видит.

С потолка свисал человек. То есть сначала девочка решила, что он стоит, только как-то странно и неправильно. Но потом разглядела, что его ноги не достают до пола. На этом человеке почему-то был папин синий костюм и папина любимая голубая рубашка в мелкую полосочку. И даже папин галстук, только повязан он был не так, как положено.

После девочка увидела, какое у того человека страшное лицо: раздутое, багровое, а изо рта вывалился толстый шнурок. Она услышала, как кто-то тоненько, пронзительно вопит, захлебывается криком вдалеке, и не сразу поняла, что это кричит она сама.

Все последующие дни выпали из памяти девочки – такое с ней и дальше будет иногда случаться, но только в тот, первый раз отключение было абсолютно полным. Она не помнила ни похорон отца, ни людей, которые приходили к ним в дом, ни того, что несколько дней у них жила бабушка, папина мама, что приходила папина сестра, тетя Оксана.

Когда девочка пришла в себя, оказалось, что прошло уже две недели с того дня, как умер папа. И все эти две недели она, оказывается, ходила, и говорила, и делала что-то, что ей велели.

Мир, в который она вернулась, был совсем другой, ничуть не похожий на тот, в котором она жила прежде. В этом, новом, мире у мамы было отстраненное, пустое лицо. Она почти перестала замечать девочку, словно и вовсе позабыла, что у нее есть дочка с ангельским именем. Мама больше не повязывала ей нарядных бантов, не провожала в школу и часто даже забывала приготовить поесть.