Книга А ты попробуй - Уильям Сатклифф

– И... и... откуда вы приехали? И давно здесь?

– Мы с Каз пробыли три месяца в Удайпуре – это лепрозорий.

– ЧТО? – вскричал я, роняя на пол книгу.

– Ага. Там было удивительно.

На всякий случай я отодвинулся вместе с креслом на несколько дюймов назад.

– Вы пробыли три месяца в лепрозории?

– Ну, он теперь называется по-другому – Удайпурский реабилитационный центр и хоспис – но это то же самое.

– Ебаный бог! Зачем? – воскликнул я.

– Ах, это удивительное место.

– Я всегда мечтала туда попасть, – сказала Лиз.

– Что?

Она зверски на меня посмотрела.

– Я ничего тебе не говорила – я была уверена, что ты не поймешь. Но это моя самая заветная мечта. – Она повернулась к Фионе и расплылась опять. – Фи, милая, расскажи, как там, что там удивительного.

– Ах, все. Я стала другим человеком.

– Конечно.

– Как? – спросил я.

– Очень просто – моя карма полностью обновилась.

Меня нисколько не интересовало, что это значит.

– Господи, это удивительно, – сказала Лиз.

– Я столько узнала о себе... об исцелении... и обо всем.

– Как вы туда попали? Говорят, это очень сложно.

– Мне просто повезло. Мамина подруга работает в Лондонском обществе помощи прокаженным, и меня вписали вне очереди. Если хочешь, могу замолвить за тебя словечко.

– Неужели? Это было бы просто замечательно. Я обязательно приеду сюда опять, я очень хочу хоть чем-то отплатить Индии за все то хорошее, что она мне дала.

– Именно. Поэтому я так туда стремилась. Я хочу сказать – я впервые в Индии, но была уверена, что почерпну здесь очень много, и раз уж у меня были связи, не стоило упускать возможность.

– Но... это же опасно, – сказал я.

– Не будь глупцом. На ранних стадиях проказа излечима. И вовсе не так заразна, как все считают.

– Но... это же противно.

– Нужно себя преодолеть. Первые несколько дней были ужасными. Но теперь я чувствую себя гораздо лучше среди прокаженных, чем среди здоровых людей.

– Но... ты их лечила?

– Нет – наше заведение для тех несчастных, у кого болезнь достигла неизлечимой стадии. Поэтому в Удайпур так трудно устроиться волонтером.

– Не понимаю.

– Потому что это прекрасное место. Там находятся самые несчастные калеки из всех, какие бывают на свете, их нужно мыть, сопровождать на прогулках и вообще помогать жить с этой болезнью.

– Мыть?

– Да – я очень любила это делать.

– ЧТО?

– Это тяжело сначала, но когда привыкаешь, возникает удивительное чувство.

– Какое?

– Ты понимаешь, что смог это сделать, это очень... хорошее чувство.

– Какое?

– Ты чувствуешь себя хорошим человеком. Чувствуешь, как улучшается твоя карма. Чувствуешь, как смываешь с себя все эти ужасные предрассудки, с которыми ты родился, снимаешь шелуху и снова становишься чистым, как ребенок, соскребаешь грязь, наросты, паршу. Это восхитительно.

– Ах, я должна туда попасть, – сказала Лиз, – просто обязана.

– Но неужели это не угнетает?

– Ах, нет! Напротив. Лепрозорий полон оптимизма.

– Но ты же только что сказала, что они неизлечимы.

– Да, но они такие замечательные. Я хочу сказать – у них ничего не осталось, семьи отказались от них, они обречены, но они смеются и они полны жизни.

– Странно.

– Это правда.

– Это невозможно.

– Это правда. Там проводятся специальные собеседования. В хоспис огромная очередь, и чтобы туда попасть, надо пройти собеседование и доказать, что у тебя верное отношение к жизни.

– Что значит верное?

– Положительное. Больные должны смотреть на вещи с оптимизмом. Я хочу сказать – если они будут все время жаловаться, девушки, которые им помогают, будут чувствовать себя несчастными и ничему не научатся.

– То есть там для вас подбирали специальных больных?

– Так работают все больницы. Я хочу сказать – если у тебя неподходящая болезнь, ты туда не попадешь. Если ты недостаточно болен, ты тоже туда не попадешь. Это просто один шаг дальше. Еще раз повторяю, за ними там уход лучше, чем в любой другой больнице. Поэтому там такая хорошая атмосфера. Это замечательное место.

– Это противно.

– Что – думаешь, лучше бы за ними вообще никто не ухаживал?

– Нет, но отбирать пациентов ...

– Их все равно приходится отбирать. Я хочу сказать – прокаженных в этой стране столько, сколько листьев на деревьях.

– Да, но...

– На самом деле, между нами говоря, правительственная программа дает свои результаты, и скоро больных станет не хватать.

На этом интересном месте появилась Каролин.

– Прии-вет, – пропела она.

– Прии-вет, – пропела в ответ Фиона. – Тебе лучше?

– Чуть-чуть.

– Еще ходила?

– Три раза.

– О Господи. Значит становится хуже?

– Ммм.

– Может стоит обратиться к врачу?

– Мы же договорились, что не верим врачам.

– Можно поискать гомеопата.

– Если ты так считаешь...

– Ты больна? – спросила Лиз, светясь от сострадания.

– Ага, я не вылезаю из туалета и похудела на двадцать фунтов.

– Ты похудела на двадцать фунтов? – переспросила Лиз.

– Ага.

– Ох, везет же.

– Да, конечно, но я начинаю немного волноваться, потому что постоянно чувствую слабость.

– Как вы можете не верить врачам и работать в больнице? – спросил я.

– Это была не больница, а хоспис, – сказала Фиона. – Врачи лечат, но не исцеляют.

– Какая разница? – Врачи лечат болезнь. Целители исцеляют человека.

– Кто вбил вам в головы всю эту хуйню?

Лиз зверски на меня посмотрела.

Что-то с высоты.

Появление Фи и Каз возвестило начало конца. Лиз теперь вставала рано, до завтрака они ходили к озеру медитировать, и под их влиянием она стала превращаться в нечто среднее между принцессой Анной, матерью Терезой, Ганди и Рэйчел Грант[22].