Книга Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский - Юлия Андреева

– Верно. Скажу больше. Если верить твоему отчету и тому, что говорил ее брат, у подлинной Айдархан и ноги были меньшего размера, и ручки, как я полагаю, не столь ухожены, как у этой… пока что неизвестной нам девушки. Эта, поди, платьев не стирала, юбок не расставляла, наряды бисером не расшивала.

– Двойное убийство?! – изумился Степан.

– Оно, притом дюже странное. Как ты считаешь, какой смысл прятать от нас тело твоей знакомой Айдархан? Что в нем было такого, чего господам из Тайной канцелярии тебе, мне, Прокопычу, Синявскому, Говорову знать не положено?

– Размер ноги… – неуверенно начал Степан и тут же заткнулся, напоровшись на насмешливый взгляд начальника.

– Только если она где-то в запрещенном месте этими своими крошечными ножками походила и следы оставила. Впрочем, во дворце, полагаю, не только эти ее сапожки сохранились, ежели пошарить, поди, и другая обувка отыщется, а по ней можно и следы опознать. Так что не подходит. Думай еще.

– А зачем прятать голову другой девушки? Подождите, подождите, я сам. – Степан обхватил ладонями виски, силясь не упустить удачную мысль. Андрей Иванович наблюдал за потугами юноши, скрестив руки на груди. – Я опознал Айдархар, потому что видел ее лицо, то же сделал Бадархан, а вот эту другую жертву мы не можем опознать как раз потому, что лица не видим. Стало быть, возможно, Айдархан убили только для того, чтобы замаскировать убийство неизвестной. Айдархан, конечно, тоже фигура не из последних, при дворе ее очень уважали и как мастерицу берегли, и надо же, чтобы вот так, глупо… только чтобы скрыть другое убийство, – он был готов разрыдаться, и Ушаков обнял своего ученика за плечи.

– Мы должны определить, кто эта неизвестная нам покойница и почему ее убили. Возьми себя в руки, Степан Иванович. Я ведь не могу все один делать. – Он легонько встряхнул юношу и предложил отпить из его фляжки.

Шешковский выпил, напиток оказался сладким и крепким, по телу разлилось приятное тепло.

– Прокопыч, составь отчет и вызови сюда медикуса. Пусть обследуют тело на предмет беременности.

– Беременности?

– Мастерица, говоришь, вытачки расшивала, это значит, что заказчица начала полнеть, а когда женщина беременеет, ей и в груди платье тесным делается, и в талии, да и в бедрах тоже. Было что при ней, что опознать можно, милые? – обратился он к, казалось, ловящим каждое его слово женщинам. – Ваши услуги понадобятся несколько позже, так что соберите вещи, которые были надеты на трупе, просушите их, только ради бога не стирайте и не чистите. Степа, а ты найдешь людей, с которыми эта самая беглая Самохина была ближе, и пусть они попробуют опознать платье, ну или тело. Работенка, доложу я тебе, предстоит нехилая. Но главное дело тут понять, как эти убийства связаны с той давней кражей? И связаны ли вообще.

– А как они могут быть связаны? – опешил Степан, вдруг обнаружив, что они уже вышли на улицу.

– Жемчуг был нашит на платье Айдархан, в краже я обвинял Разумовского, Айдархан, как я понимаю, тоже подарили ему, а вот теперь она убита.

– Так ведь мы же решили, что ее убили, чтобы спрятать другое убийство. Так?

– Да кто же его знает, как на самом деле? – Ушаков дождался, когда заметивший его кучер подал карету, и, кивнув Степану, оставил его заниматься делами.

И вот теперь, после всех этих треволнений, осмотров и свидетельств, вместо того чтобы плотно заняться двойным убийством, злодей Ушаков буквально вытащил его ночью из теплой постели, втолкнул в запряженную шестерней карету и повез в Москву. Двое суток в пути в компании готового поучать тебя с утра до ночи и с ночи до утра барина – это еще то удовольствие. Оказавшись же в Первопрестольной, Степан только и успел, что умыться с дороги в отведенной ему клетушке при Преображенском приказе, после чего неугомонный Ушаков велел ему облачиться в роскошный синий с серебром кафтан, надеть черный, пахнущий невесть чьими духами, парик и в таком замечательном виде сопровождать его на встречу с невестой наследника престола.

В любой другой раз Шешковский бы, наверное, бежал впереди запряженной четверкой сытых коней кареты начальника, глупо улыбаясь и представляя, как совсем скоро окажется в высшем обществе и увидит… Теперь его глаза слипались от проведенной в компании словоохотливого Андрея Ивановича ночи, а роскошные наряды придворных слились в одно нескончаемое полотнище, как бывает, когда долго вглядываешься в кружащуюся на ярмарке карусель.

– Алексей Григорьевич Разумовский! Да поклонись ты, бестолочь! Не дожидайся, что он сам тебя заприметит, – ворвался в сонный морок раздраженный голос Ушакова, и Степан успел склониться перед всесильным фаворитом за мгновение до того, как тот сам шагнул к Ушакову.

– Мне уже доложили об Айдархан. – Несмотря на румяна, лицо Алексея Григорьевича казалось бледным и осунувшимся. Облаченный в модный светло-голубой бархатный кафтан, фаворит казался постаревшим на несколько лет, в волосах добавилось седых нитей, губы предательски дрожали. – Андрей Иванович, ты уж споймай убийцу. Слови его, негодяя. Такую девочку загубил, каналья! Я же ее с самого детства знаю. Не чужая. А тут… мало того, что подло убил, но чтобы так жестоко… чтобы обезглавить… в пруд бросить…

– Понимаю, Алексей Григорьевич, сочувствую. Сами недавно с опознания. С княгиней Гагариной теперь мой пасынок общается, предположительно тело ее племянницы мы обнаружили рядом с головой Айдархан. Допросит Анну Васильевну и без промедления сюда, надеюсь, скоро что-нибудь прояснится.

– Здравствуйте, Степан Иванович, – казалось, Разумовский только теперь заметил Шешковского, впрочем, во всех смыслах невелика птица, хотя… отчего-то Степан был уверен, что Алексей Григорьевич блефует.

Изящно развернувшись, Разумовский покинул следователей, и тут же на его место заступил высокий и толстый пасынок Ушакова Степан Федорович Апраксин. Знаменитого генерал-аншефа еще до этого следствия Шешковский видал несколько раз в доме у своего начальника, так что лишние представления были ни к чему. На этот раз Степан Федорович приоделся в белый кафтан с маленькими обшлагами зеленого цвета, согласно моде петли были обшиты серебряным позументом с некрупными кистями.

– Анна Васильевна слегла нынче, – прикрывая рот изящным платком, так чтобы посторонние не могли прочитать по губам, – сообщил Апраксин. – Как только гонец из Тайной канцелярии к ней пожаловал с просьбой явиться на опознание, так в обморок и бухнулась. Я как раз к ней заехал, а там такое! Домоправительница ее так, бедная, издергалась, со мной буквально парой слов перемолвилась – и к госпоже. Говорит, медикус опасается, как бы удар не хватил. Сыскарь наш из Тайной канцелярии ей с три короба наговорил, а Анна Васильевна после сложных родов едва очухалась, потом от ребенка недужного не отходила, потом путешествие это утомительное, и вот теперь опознание. Одного не понимаю, нешто через меня было не передать? А теперь ее как расспросишь?

– Я не посылал! Кто посылал? – Ушаков злобно воззрился на Шешковского, но тот был не в курсе. – Разберусь. Я же изначально распорядился: к придворным – я и Апраксин, со слугами и прочей… м-м-м… шелупонью – Шешковский. Кто посмел к приближенной к особе императрицы черт-те кого посылать?