Книга Secretum - Рита Мональди

Кроме моего мира, существовала тысяча миров музыки, но во мне, в моих мыслях, мир был разделен надвое. В одном из этих двух миров Атто и Мария были жалкими шпионами на службе у короля Франции, которые, чтобы обмануть всех, сфальсифицировали свои любовные письма. В другом мире аббат Мелани был верным и галантным посредником между мадам коннетабль и «королем-солнце», даже в политике доказывавшими друг другу свою любовь, пользуясь, как и сорок лет назад, псевдонимами Сильвио и Доринда. Но который из этих двух миров был истинным, а какой иллюзорным? Видел ли я лишь маски или мужчин и женщин из плоти и крови?

Музыка пронизывала все вокруг меня, заостряя разум. Что Атто сказал мне в день перед своим отъездом? «Если разлука короля Франции и Марии Манчини принесет Бурбонам испанский трон, то эта разлука была не напрасной».

И тут я понял. Эти два мира – мир шпионов и мир любящих людей – не исключали друг друга. Они существовали рядом и дополняли один другой.

Марию и Людовика XIV разлучили ради Испании, и спустя сорок лет они по-прежнему в переписке говорили об этом. Их страсть оказалась на втором месте после интересов государства, но была неразрывно с ней связана. Мария была шпионкой Людовика, но она делала это из любви к нему. Они переписывались, используя тайный язык из книги «Верный пастух», которую когда-то так любили, а Атто был их посредником, как давным-давно.

Если бы Мария не любила Людовика, она не исполняла бы его приказов. Это проявлялось в ее письмах. «Я понимаю Вашу точку зрения… но я еще раз говорю: это бессмысленно». Она никогда не согласилась бы везти фальшивую подпись Карла II в Мадрид. Мария была убеждена: эта махинация тщетна и сыграет против ее организатора.

Как Крез, царь Лидии, хотел доказать Солону, что он самый счастливый среди смертных, так и «король-солнце» этим фальшивым документом, который должен был принести ему корону Испании, желал доказать мадам коннетабль, что он самый могущественный из всех королей, а значит, счастливейший из живущих на свете. Атто сообщил об этом Марии: «То, что Вы получите, когда мы снова увидимся. изменит Вашу точку зрения. Вызнаете, насколько для него важны Ваше мнение и Ваша поддержка».

Но точно так же, как и Солон, Мария лишь отрицательно покачала головой. Она выразилась достаточно определенно, написав: «То, что сегодня кажется добром, завтра может превратиться во зло».

Мария не верила, что фальшивое завещание сделает «короля – солнце» счастливым человеком, даже если оно удовлетворит его жажду к власти. И все же во имя их старой любви она подчинилась его воле: «Я приеду. Я повинуюсь желанию Лидио. Мы снова увидимся на вилле Спада. Я Вам это обещаю». Людовик ожидал от нее двойной покорности – и в любви, и в политике.

«Так значит, аббат должен был передать ей вовсе не любовное послание, а этот лист со словами Yo el Re у, который был призван изменить течение мировой истории», – подумал я, горько улыбнувшись.

И все же Атто доверил эту миссию мне, скромному крестьянину и слуге в доме Спады, а не передал письмо Марии сам. Но почему? Чтобы не марать рук и передать фальшивую подпись, пылавшую огнем тысячи пожарищ, через посредника, который ни о чем не подозревал. Так я думал два года назад, движимый собственной яростью. Однако аббат проводил меня до ворот монастыря, а это было очень неосмотрительно для человека, который все продумывал наперед.

Нет, этот закон двух сосуществующих миров – чувств и грязной политики – распространялся и на Атто.

В последний момент его подвело сердце, догадался я. Ему не хватило мужества встретиться с женщиной, которую он любил тридцать лет, не видя ее все это время. Он не решился показать ей свое сгорбленное тело, носившее груз многих лет, а может быть, и сам боялся увидеть ее такой, какой она стала. В конце концов, глаза Атто были глазами «короля-солнце», и если Мария не желала показываться королю, то, возможно, и хорошо, что Мелани ее так и не увидел: он не хотел предавать Марию, но не мог и обманывать Людовика. Рано или поздно пришел бы день, когда король задал бы ему вопрос: «Скажи мне, она по-прежнему красива?» Я видел ее и мог бы рассказать аббату, что, возможно, она никогда не была прекраснее, и воспоминания о ней никогда меня не отпустят, – воспоминания о белизне ее лица и рук, о блеске огромных темно-карих глаз, об изящных алых лентах, вплетенных в густые локоны.

Но я не сумел этого сделать. Атто уехал.

Мелодия продолжала звучать, да и мои рассуждения еще не закончились. Атто плохо запечатал то судьбоносное письмо Марии, и такая небрежность была слишком серьезной, чтобы оказаться случайностью. У него не хватило сил лгать мне до конца. Он хотел сознаться во лжи, но по-своему. А его поспешный побег приводил меня к выводу о том, что он сам не мог вынести правды.

А письма Марии? Случайно ли я прочитал их в комнате Атто? О нет, у Атто никогда ничего не было случайным. Да и что сказала бы мне эта подпись Yo el Rey, не прочитай я писем Атто и Марии? Она не сказала бы мне ничего, если учесть мою осведомленность об испанском престолонаследовании и завещании Карла II. Это могло означать только одно: он знал, что я прочитал эти письма. Более того, он хотел, чтобы я прочитал его переписку с мадам коннетабль. И я попался в ловушку.

Как глупо! И каким хитрым я казался сам себе, когда обнаружил эти бумаги в грязном белье аббата! Несомненно, Атто положил их туда специально, зная, что я вскоре вспомню о том, как мы с ним семнадцать лет назад нашли нужный нам документ в грязном белье. Чтобы моя информация и моя помощь приносили пользу, я должен был хорошо ориентироваться в вопросах Испанского наследства. Тот, кто ничего не знает, тот ничего и не видит, а я должен был знать, чтобы наблюдать, а затем отчитываться перед Атто. Вот только аббат не мог сказать мне обо всем прямо, ведь тогда я задал бы ему слишком много вопросов, на которые он не хотел отвечать. Поэтому он избрал такой путь. А когда мне уже нельзя было читать письма (ведь в последних было слишком много неприятной правды), он тщательно спрятал их в собственном парике.

Должно быть, он не предусмотрел, что я преодолею и это препятствие. Мне все-таки удалось прочитать письма и вплотную приблизиться к правде: я узнал, что Атто обманул меня, говоря о трех кардиналах. И все же меня сбили с толку поэтические полные мольбы слова, обращенные к Марии, которая еще не приехала на виллу Спада.

Когда он писал эти любовные строки, аббат знал, что Мария никогда не сможет принять участие в праздновании! Эти стихи, эти печальные стихи заставила написать его не грусть, а мука, оттого что он знал: она совсем близко, но в то же время недостижима для него из-за того дела, ради которого они приехали в Рим на виллу Спада. Эти два мира продолжали существовать рядом.

Я предпочел бы ничего не знать об этом, подумал я, глядя на солнце, перешагнувшее через зенит. Если бы Атто не позволил себе поддаться угрызениям совести (и это после того, как он столько раз ставил мою жизнь на карту!), ему не пришлось бы убегать и мы пошли бы к нотариусу и оформили приданое для моих девочек.

Мне очень хотелось выследить в Париже этого предателя. Мое тело дернулось, и рука нанесла удар в невидимую челюсть – челюсть Атто, которого не было рядом.