Книга Жизнь Людовика XIV - Александр Дюма

— По крайней мере, будет ли мне позволено, милостивый государь, располагать своей мебелью?

— Да, сударыня, — ответил Кавуа, — за исключением той, что принадлежит двору.

— Эти приказания, — возмутилась де Ментенон, — выглядят очень дерзко! Король еще не умер, и если Бог возвратит нам его, то вам придется раскаяться!

— Если Богу будет угодно возвратить нам короля, — возразил начальник телохранителей, — то надо надеяться, что он узнает своих истинный друзей и одобрит их поступки.

Потом Кавуа прибавил:

— Если вы желаете идти к королю, то имеете на это

Полное право, если же нет, то мне приказано проводить вас в Сен-Сир.

Не ответив ничего на эту последнюю реплику, де Ментенон распорядилась раздать свою мебель служившим во дворце и уехала в сопровождении Кавуа в Сен-Сир. По приезде в монастырь она сразу почувствовала, что, хотя король еще не умер, царствование его уже кончилось. Настоятельница приняла де Ментенон очень холодно, и, подойдя к Кавуа, спросила:

— Хорошо ли я делаю, сударь, что принимаю здесь г-жу де Ментенон без позволения его высочества герцога Орлеанского?

— Сударыня, — возмутился такой неблагодарностью Кавуа, — вы разве забыли, что г-жа де Ментенон является основательницей этого самого монастыря!

31 августа король лишь изредка, на короткое время, приходил в себя. Антонов огонь распространялся видимым образом, и около 11 часов королю стало настолько плохо, что над ним начали читать отходные молитвы. Напоминание о близкой смерти привело короля в себя, и он присоединил к голосам присутствующих свой голос. По окончании молитвы Луи XIV узнал кардинала Рогана и сказал ему:

— Это последние молитвы церкви!

Потом король произнес много раз «Nunc et in hora mortis» и, наконец, вскрикнул:

— Боже, помоги мне!

Это были последние слова короля, он лишился чувств и всю ночь провел в агонии, которая закончилась в воскресенье 1 сентября 1715 года в четверть девятого утра за четыре дня до полных 77 лет жизни и на 71 году царствования.

Тело Луи XIV было вскрыто Марешалем, его лейб-хирургом, который, найдя все органы здоровыми, заявил, что без этого антонова огня, сразившего короля как бы случайно, трудно сказать, от какой болезни мог бы он умереть, поскольку все у него было здоровым. Замечательно, что емкость кишок и желудка были у Луи XIV вдвое больше нормы, чем можно объяснить всегда хороший аппетит, а также то, что после самого обильного обеда король никогда не чувствовал себя плохо.

Внутренности Луи XIV были положены в соборе Парижской Богоматери, тело — в Сен-Дени, а сердце — в Парижском доме иезуитов.

Так умер, не скажем, один из величайших людей, но, конечно, один из величайших королей, когда-либо царствовавших.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы проследили за Луи XIV от рождения до смерти, показали в пору возрастающего счастья, в пору бед, постарались показать движения его души. Нам остается теперь бросить последний взгляд на эту продолжительную жизнь и сказать, что мы думаем о нем как о человеке и как о короле.

Мы видели, как царственный отрок оставался в небрежении — Мазарини старался оставить его в невежестве, чтобы самому быть ему необходимым. Поэтому собственно царствование Луи XIV началось со смерти министра. Не желая ему смерти явно, Луи XIV с нетерпением ее ожидал, и когда он наконец освободился от своего министра, то невольно сказал: «Откровенно скажу, не знаю, что бы я делал, если бы он жил долее!»

Недостаток образования, повредивший Лун XIV в приобретении знаний, не повредил развитию его ума. Будучи главой изящнейшего и умнейшего двора, Луи XIV был так же изящен, как Лозен, и умен, как любой другой. В доказательство приведем несколько эпизодов.

Музыкант по имени Гэй на одной пирушке дурно отозвался о архиепископе Реймсском, о чем стало известно и королю, и архиепископу. Спустя некоторое время Гэй пел обедню в присутствии того и другого.

— Как жаль, — сказал архиепископ, — бедный Гэй теряет голос!

— Вы ошибаетесь, — ответил король, — он поет хорошо, но говорит дурно!

Однажды Луи XIV увидел Кавуа и Расина, прохаживавшимися под его окнами.

— Посмотрите, — обратился он к придворным, — Кавуа и Расин беседуют между собой! Как скоро они расстанутся, Кавуа будет считать себя умным человеком, а Расин себя — тонким придворным.

Герцог д'Юзе женился; он был молод и красив собой, герцогиня — прелестна, однако же после истечения недели, как совершилось бракосочетание, распространился слух, что герцог еще не стал мужем своей жены. Это странное известие распространилось с такой настойчивостью, что однажды вечером за карточной игрой у короля один придворный, более чем дерзкий, заговорил об этом с самим герцогом. Герцог д'Юзе, быть может слишком честный, признался и обвинил свою жену в наличии редкого и вместе с тем прелестного недостатка, уничтожить который мог бы только бистури хирурга. Луи XIV, увидев составившийся кружок, подошел и по привычке захотел узнать, о чем идет речь. Герцог был вынужден объявить о препятствии к благополучию и как он предполагает его ликвидировать.

— Очень хорошо, герцог, я понимаю, — заметил король, — советую вам выбрать хирурга, который имел бы легкую руку

Мы говорили, что Луи XIV был законченным эгоистом. Можно вспомнить, что он напевал арию в похвалу себе в день смерти своего брата или поздравлял себя с тем, что герцогиня Бургундская ушиблась, и теперь ничто не будет мешать ему ездить когда хочется и куда хочется. Однако надо сказать, что Луи XIV не был лишен некоторой доброты или, лучше сказать, справедливости. Вот некоторые примеры.

Маркиз д’Юкселъ медлил явиться к королю, стыдясь, что сдал Майнц спустя более 50 дней по открытии траншеи, хотя при сдаче и получил выгодные условия.

— Маркиз, — сказал король при встрече с ним, — вы защищали крепость как прилично человеку храброму, а сдались как прилично человеку умному!

Приведем слова, сказанные маршалу Вильруа после битвы при Рамильи:

— Господин маршал, в наши лета счастливы не бывают!

Правда, привязанность к маршалу Вильруа происходила у Луи XIV не от справедливости, но от слабости.

Однажды герцог Ларошфуко пожаловался королю на расстройство дел.

— Но, герцог, вы сами виноваты! — сказал король.

— Однако, почему, государь? — удивился герцог.

— Конечно, — объяснил король, — почему бы вам не обратиться к вашим друзьям?

И в тот же вечер послал ему 50 000 экю.

Бонтан, камердинер Луи XIV, был человеком очень обязательным и всегда просил за других. Однажды, когда он просил по своему обыкновению для одного приезжего место придворного служителя, король заметил ему: