Книга Синий краб - Владислав Крапивин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что люди на свете встречаются,
Сначала мы были просто,
Отдельно — и ты, и я.
Но тонкие как паутинки,
Сплелись две разных тропинки,
И стало всё по-другому,
И стали на свете друзья.
Не раз на свете случается,
Что люди вдруг разлучаются,
Но с нами такого не будет,
С нами — наоборот.
— Но жаль, что кино кончается.
— Но лето ещё не кончается!
Плывёт, кораблик, качается,
И плывёт, и плывёт.
1985 г.
В 40-х годах у тюменских мальчишек была примета: увидишь белую лошадь — случится несчастье.
Давнее утро.
Детские приметы…
Карусель с лошадками
Кружится в саду.
«Зря ты сел на белую, —
Закричала мне ты, —
Эта лошадь белая
Принесёт беду!»
Ах как беззаботно
Жили мы в те годы —
Я тебя со смехом хлопнул по плечу:
На тебя пусть свалятся
Все мои невзгоды:
«Белая лошадь — горя не хочу!»
Раннею грозою
Звонкий день расколот,
Вымыт старый тополь
Радостным дождём.
Позабыв приятелей,
Вышли мы из школы
И по лужам солнечным
Топаем вдвоём.
Облака-лошадки в них
Белые, как вата.
Мы по ним шагаем — брызги до угла…
Помнишь, как сказала вещие слова ты:
«Белая лошадь — горе пополам…»
Как незаметно
К нам приходит вечер.
Но всё те же игры
Детские в саду.
Мальчик озабоченный
Девочке навстречу
Белую лошадку
Ведёт на поводу.
Как же уберечь мне вас
От беды, от горя?
Как закрыть собою всех вас от огня?
Я шепчу упрямо, я с судьбою спорю:
«Белая лошадь — горе на меня…»
…Пуха тополиного замерший полёт,
Давнее, как сказка, замершее лето…
«Белая лошадь — горе не моё» —
С кем это было?
Чья это примета?
1985 г.
в таверне
«У бубновой дамы»
У бубновой дамы,
У бубновой дамы,
У бубновой дамы
Юный цвет лица.
А у нас хозяин —
Самый, самый, самый,
В мире нет такого больше храбреца!
(Подлеца!)
Лучше, чем таверна,
Места нет, наверно,
Выстрелы и песни
Слышно далеко.
И совсем не зря там
Юным поварятам
Выдают в награду кучу пирожков!
(Тумаков!)
Ах, как нам живётся!
Ах, как нам поётся!
Как посуда бьётся
Весело у нас!
Мы поём и пляшем,
Колпаками машем,
И у нас хозяин — просто первый класс!
(Фантомас!)
1986 г.
Из отрядного фильма «Три мушкетёра».
* * *
С тех пор, как создан белый свет,
Ведутся в мире споры,
Ведут борьбу добро и зло,
Предательство и честь.
И с кардиналом в бой опять вступают мушкетёры.
Покуда вертится Земля — они на свете есть!
Как хорошо кидаться в бой,
Когда в себе уверен.
Крепка рука, остёр клинок и дышится легко.
И встречный ветер бьёт в лицо
И рвёт на шляпе перья,
И целый мир шутя звенит
мелодией клинков.
И вновь расшитые плащи трепещут, как знамёна,
Летят на выручку друзья
К мальчишкам разных стран —
Все те, кого давным-давно мы знаем поимённо:
Атос, Портос и Арамис,
и юный д'Артаньян.
Но вот как будто в тишине
Захлопнул кто-то книгу —
Так первым выстрелом звучит
сигнал большой беды!
Теперь, друзья, не до игры,
Коней седлайте мигом!
Наш путь — сквозь тысячи врагов,
огонь и едкий дым.
И если кажется, что путь к победе невозможен,
И если в жизни наступил
отчаянный момент,
Стальною молнией тогда
лети, клинок, из ножен —
Последний шаг,
последний шанс,
последний аргумент.
1986 г.
Песня для отрядной кинохроники.
Знает каждый: в конце ожидает нас яма.
Чтоб утешить себя, я читаю Хайяма.
Не всегда утешают меня рубайи,
Но, что выпить пора, намекают мне прямо.
* * *
Времена стали нынче излишне жестоки:
Вне закона вино — как на древнем Востоке.
Но зачем же, Аллах, создал ты виноград?
Неужели для гнусных ларьков «Воды-соки»?
* * *
Чем древней мастерство — тем ценней, несомненно.
Стоит тысячи книг мудрый труд Авиценны.
Старше многих искусств виноградарства дар —
Не ропщи же, что снова повысили цены.
* * *
Мудрецами Востока подмечено тонко —
В поединке с собой мы слабее ребёнка:
Коль не выпьешь — томится и стонет душа:
Если выпьешь — терзается болью печёнка.
* * *
Тебя издатель выкинул из плана.
Терпи, залей вином на сердце рану.
В двадцатом веке славен стал Хайям,
В тридцатом нам прославиться не рано.
* * *
Низвергал дерзновенный Омар всё, что свято,
Часто спорил с Аллахом творец Рубайята.
Но к Хайяму Господь был добрее, чем к нам:
В Нишапуре не создал Он Госкомиздата.
1 сентября 1986 г.
(Разгар «борьбы с алкоголизмом»)
Эжен Иваныч де Пинэ!
В день именин позвольте мнэ
Вручить в подарок сей талмуд.
Отныне предстоит вам труд
Его читать,
