Книга Великие княгини и князья семьи Романовых - Елена Первушина

Павел I

Наталья Алексеевна

По этому поводу императрица писала Панину: «У ландграфини, слава Богу, есть еще три дочери на выданье; попросим ее приехать сюда с этим роем дочерей; мы будем очень несчастливы, если из трех не выберем ни одной, нам подходящей. Посмотрим на них, а потом решим. Дочери эти: Амалия-Фредерика – 18-ти лет; Вильгельмина – 17-ти; Луиза – 15-ти лет… Не особенно останавливаюсь я на похвалах, расточаемых старшей из принцесс Гессенских королем прусским, потому что я знаю и как он выбирает, и какие ему нужны, и та, которая ему нравится, едва ли могла бы понравиться нам. По его мнению, которые глупее, те и лучше: я видала и знавала выбранных им».

Павел благоразумный и послушный сын, выбрал Вильгельмину, «и всю ночь я ее видел во вне», – так записал он в своем дневнике.

По-видимому, он искренне и глубоко полюбил принцессу Гессен-Дармштадтскую, которая носила теперь имя Натальи Алексеевны. Возможно, ему нравилось, что его жена оказалась весьма строптивой и своенравной, что она осмеливалась возражать даже его матери. И когда Наталья умерла, не выдержав первых родов, он сильно горевал о ней.

А Екатерина уже торопилась с новой женитьбой сына: София Доротея уже достигла брачного возраста, ее вот-вот могли выдать замуж за кого-нибудь другого. Ей самой легко было, по ее собственным словам, «помышлять о награде потери», то есть думать, какие выгоды сулит ей преждевременная смерть невестки. Но как же убедить Павла, что сейчас не время для траура?

И вот она уже пишет своему старому приятелю, с которым привыкла делиться всеми новостями, – немецкому дипломату Каспару Мельхиору Гримму: «Увидев корабль опрокинутым на один бок, я, не теряя времени, перетянула его на другой и старалась ковать железо, пока горячо, чтоб вознаградить потерю, и этим мне удалось разсеять глубокую скорбь, которая угнетала нас».

Но как она этого добилась? Во-первых, показала безутешному юному вдовцу письма, из которых следовало, что жена изменяла ему с его лучшим другом, князем Чарторыйским (неудивительно, что Павел разучился доверять людям). А во-вторых, нашла подходящий момент, чтобы продемонстрировать ему новую невесту в наилучшем свете.

«Я начала с того, – пишет императрица, – что предложила путешествия, перемену мест, а потом сказала: мертвых не воскресить, надо думать о живых. Разве оттого, что воображали себя счастливым, но потеряли эту уверенность, следует отчаиваться в возможности снова возвратить ее? Итак, станем искать эту другую.

– Но кого?

– О, у меня есть в кармане!.. Да, да, и еще какая прелесть! И вот любопытство сразу возбуждено.

– Кто она, какова она? брюнетка, блондинка, маленькая, большая?

– Кроткая, хорошенькая, прелестная, одним словом, сокровище, сокровище приносит с собою радость.

Это вызывает улыбку; слово за слово, призывается третье лицо, некий путешественник, столь проворный, что за ним никто не угоняется, прибывший недавно, как раз для того, чтобы утешать и развлекать; и вот он делается посредником, начинает переговоры; курьер послан, курьер возвращается, устраивается путешествие, приготовляется свидание, и все это совершается с неслыханною быстротою. И вот удрученные сердца успокоиваются; грусть еще не отходит, но неизбежно рассеивается приготовлениями к путешествию, которое необходимо для здоровья и для развлечения.

– Дайте нам пока портрет, в этом нет беды.

Портрет? Мало таких, которые нравятся, живопись не производит впечатления. Первый курьер привозит портрет. На что он? Портрет может произвести неблагоприятное впечатление. Пусть он лучше остается в своем ящике.

И вот портрет целую неделю лежит завернутый там, где его положили, когда он был привезен, на моем столе, возле моей чернильницы.

– Что же, он красив?

– Смотря по вкусу; моему вкусу он вполне удовлетворяет. Однако на него посмотрели, немедленно положили в карман и снова на него посмотрели. Наконец, он наполнял собою и ускорял приготовления к путешествию, и вот они в дороге… Я не знаю, но с 1767 года я всегда чувствовала преобладающее влечение к этой девице; рассудок, который, как вы знаете, часто вводит в заблуждение инстинкт, заставил меня предпочесть другую, потому что большая молодость не дозволяла устроить дело тотчас, и вот именно в то время, когда казалось, что я потеряла ее навсегда, самое несчастное событие возвращает меня к предмету моей страсти. Что же это такое? Вы станете рассуждать по-своему, вы будете приписывать это случаю; совсем нет: я энтузиастка и не довольствуюсь этим: мне необходимо нечто более необъятное».

Итак, Екатерина сумела «поставить на своем». Павел отправился в Берлин и посватался к Софии Доротее, которая после принятия православия стала великой княгиней Марией Федоровной. Из Берлина он пишет матери: «Я нашел невесту свою такову, какову только желать мысленно себе мог: не дурна собою, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно, и уже известен я, что естьли она сделала действо в сердце моем, то не без чувства и она с своей стороны осталась. Сколь счастлив я, всемилостивейшая государыня, есть ли, вами будучи руководим, заслужу выбором своим еще более милость вашу».

Но прежде чем заключили этот брак, Павел написал своей невесте длинное письмо, перечисляя те правила, которым она должна будет следовать при русском дворе.

Мария Федоровна

Инструкция включала в себя четырнадцать пунктов. Два последних Павел читал особенно важными, а именно: «Тринадцатый. Никогда не вмешиваться ни в какое дело, непосредственно ея не касающееся, тем более в какия-либо интриги или пересуды. Четырнадцатый. Не принимать ни от кого, кроме лиц специально для того приставленных, а тем более от прислуги, никаких, хотя бы самых пустяшных, советов или указаний, не сказав о том хоть чего-либо мне».

Возможно, появление этого пункта связано с тем, что в бумагах покойной великой княгини Натальи Алексеевны нашли политические проекты графа Алексей Кирилловича Разумовского, племянника фаворита Елизаветы, будущего министра просвещения, в ту пору только начинавшего свою карьеру при Дворе. Также обнаружились сношения великой княгини с французским посольством и нашлись указания на заем денег для великой княгини (воспоминания о том, как она сама когда-то страдала от скупости Елизаветы, не помешали Екатерине держать невестку и сына «в ежовых рукавицах»). Теперь Екатерина могла выставить Вильгельмину не только изменницей, но и предательницей. Она также потребовала немедленного удаления Разумовского от Двора цесаревича.