Книга Юрий Поляков. Последний советский писатель - Ольга Ярикова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С выходом «ЧП…» и «Работы над ошибками» писательское начальство обратило внимание на талантливого молодого автора и вовсю принялось его продвигать.
«Как-то я пришел в наше литературное министерство — Союз писателей СССР, расположенный в «доме Ростовых» на улице Воровского (теперь Поварская), — вспоминает Поляков. — Кажется, мне надо было оформить документы для заграничной командировки, о чем прежде и не мечталось. Иду и вижу: мне навстречу по узкому коридору, подобно тугому поршню, движется второй человек в СП СССР Юрий Николаевич Верченко. Он был настолько толст, что на самолет ему брали два билета: в одном кресле не помещался. В коридоре разойтись с ним можно было, лишь нырнув в какой-нибудь кабинет. Что я и сделал. Но прежде почти не замечавший меня литературный генерал остановился, хитро улыбаясь, поманил пальцем-сарделькой и спросил:
— Знаешь уже?
— Что, простите?
— Не знаешь? Тогда слушай: вчера Михаил Сергеевич хвалил твое «ЧП…» на политбюро. Сказал: побольше бы нам таких. Понял? Только не зазнавайся!
— Ну что вы! — Я замотал головой, изображая послушное смущение, которое так нравится начальству.
— Ладно-ладно, скромник! — Он посмотрел на меня с внимательной усмешкой раскройщика судеб.
Потом не раз я встречал в жизни этот примерочный взгляд начальства, выбирающего очередного кандидата на выдвижение. Меня двинули в 86-м, избрав сразу секретарем Московской писательской организации и СП РСФСР, а также членом правления СП СССР. Теперь, когда литературное сообщество превратилось в нечто среднее между профсоюзом бомжей и клубом вольных графоманов, понять степень моего возвышения трудновато. Чтобы люди, забывшие или по молодости лет не знающие номенклатурных раскладов, поняли, о чем речь, могу дать подсказку. Представьте: вы сразу стали членом совета директоров Газпрома, Роснефти и Сбербанка. Одновременно! Так понятнее? Остается добавить: в те далекие годы известный писатель занимал в кремлевской табели о рангах очень высокое положение. А как же! Ленин, Сталин, Брежнев — все писали книги. Нынче это место принадлежит медальным спортсменам и ночным мотоциклистам, прикрепившим к рогатому рулю наш триколор.
Когда перед съездом писателей СССР обсуждали состав высшего органа — будущего секретариата, мудрый Георгий Мокеевич Марков, увидав в списке секретарей и мою фамилию, сказал:
— Вы что, совсем хотите парню жизнь испортить!
И меня гуманно понизили — переместили в правление. Мой вертикальный взлет вызвал сдержанное негодование коллег и даже эпиграммы:
Обиду и раздражение коллег понять можно: многие за право войти в какое-нибудь занюханное правление без устали наушничали, интриговали и гнули партийную линию так, что в конце концов сломали. А тут какого-то сопляка после первой же повестушки буквально опутали литературными лампасами с ног до головы. Обидно, да?»
Осенью 1986-го Юрий узнал, что за «ЧП…», вызвавшее такое сильное раздражение у властей предержащих, в том числе у комсомольского начальства, ему присудили премию Ленинского комсомола. Известие застало его в доме творчества «Гульрипши» под Сухуми. Судьба «ЧП…», после стольких лет неопределенности, наконец сложилась удачно: в том же году повесть появилась в молодогвардейском сборнике «Категория жизни», составленном Эрнстом Софроновым. А в 1987-м в Театре-студии Олега Табакова была поставлена инсценировка «ЧП…» под названием «Кресло» с Михаилом Хомяковым, Алексеем Серебряковым, Ириной Алексимовой и Мариной Зудиной в главных ролях. Собственно, с шумного успеха спектакля и началась знаменитая «Табакерка». Правда, с тех пор не просто утекло много воды — автор и режиссер заняли позиции в противоположных идейно-политических станах, и, возможно, поэтому театр не любит вспоминать о спектакле, шедшем тогда с аншлагами.
В декабре 1986-го еженедельник «Собеседник» под заголовком «Портфеленосцы комсомолу не нужны» опубликовал интервью, в котором Юрий утверждал, что перестройка в комсомоле свелась к очередным «планам мероприятий по перестройке»: «Будто заасфальтированное поле — ни одного живого росточка. Выступления заранее обговорены, согласованы, отрепетированы. Восторженные рапорты, парадные слеты, бесчисленные постановления, пышные резолюции. Работа? Подчас имитация таковой. Райкомовцы из простых хороших парней превратились в меру расторопных, в меру невозмутимых и осторожных чиновников. Я побывал на десятках читательских встреч, меня приглашали в самые разные молодежные аудитории, начиная с моего «родного» дэза и кончая редакцией газеты «Правда». И всюду, как я понял, в каждой комсомольской организации, велика она или мала, есть «хронически улыбающаяся секретарша», от которой никогда ничего толком не добьешься. Процветает своя Шнуркова — есть у меня такая «обреченная на формализм» героиня неопределенно-комсомольского возраста. Не придуман, не сочинен заворг Чесноков — работящий, энергичный, напористый парень, немного — для равновесия — изображающий из себя разгильдяя. Да, он справится, не подведет, не сорвет работу, ему дорого дело. Не потому, что это дело, которому он служит, а потому, что это дело, которое служит ему».
В 1986-м Юрия неожиданно разыскал мэтр советского кино Евгений Иосифович Габрилович (1899–1993), автор сценариев более двух десятков нашумевших советских фильмов, среди которых «Два бойца», «Коммунист», «Убийство на улице Данте», «В огне брода нет», «Твой современник», «Начало», ну и, конечно, «Ленин в Польше» и «Ленин в Париже». Габрилович предложил совместную работу: написать сценарий про современную жизнь, об активной коммунистке, которую приглашают на работу в райком. Роль героини они писали для Ирины Муравьевой, а снимать картину должен был ее муж Леонид Эйдлин.
В своем блестящем эссе «Как я был врагом перестройки» Поляков рассказал, как два коммуниста писали сценарий о том, что чрезвычайно волновало обоих: о людях во власти, от которых зависело дальнейшее развитие страны. Им искренне хотелось разобраться, как энтузиасты горбачевского призыва решают задачи управления, распоряжаются судьбами людей. И обманываться они не могли: у одного был колоссальный жизненный и творческий опыт, у другого — опыт аппаратной, пусть и комсомольской работы и цепкий взгляд сатирика, а потому неудивительно, что пришли они к неутешительным выводам.
Не стоит также удивляться, что в 1987-м, в эпоху оголтелых разоблачений, сценарий фильма про партаппаратчиков был зарублен худсоветом Четвертого творческого объединения во главе с режиссером Владимиром Наумовым, а выплаченный авторам аванс списан по статье «творческая неудача». Поляков полагает, что зарубить сценарий самого Габриловича можно было лишь с согласия либо по указке «архитектора» перестройки Яковлева, к которому, кстати, авторы поначалу собирались обратиться за поддержкой — сразу после разгромного заседания худсовета. Вопрос о публикации многих книг, как и о съемке фильмов, в советскую эпоху часто решался на политбюро либо кем-то из его членов. Но не странно ли, что в 1987-м, когда можно было критиковать всех и вся, худсовет не прошел сценарий, в котором критиковались партаппаратчики, в сущности, низового звена? Нет, не странно. Дискуссия о методах партийного руководства была не выгодна именно тем, кто только что пришел к власти, потому что речь шла о методах партийного руководства их последователей, а эти методы ничем не отличались от методов прежних партаппаратчиков. Уже наломав дров, они тем не менее не собирались сворачивать с курса, равно как и руководствоваться девизом врачей «Не навреди!».
