Книга В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

— Кто ты, страшный старик, скажи? — вскричал юноша.

— Кто я? А зачем это тебе знать, гордый старейшинский сын? Сам ты должен был знать это, прежде чем ступить на здешнюю прогалину и вызвать меня. Да, впрочем, скажу я тебе... Далеко-далеко отсюда, на большой реке у моря Хвалынского[11], стоит славный Атель[12]. Чтобы попасть в него, через много племён пройти нужно. Болгары, узы, печенеги путь смельчаку преграждать будут, и если только не родился под звездой счастливой, забелеют его кости в степях печенежских... Оттуда и я родом. Ханам казарским я верным слугою был и в их земле постиг премудрость кудесническую. Всё постиг я, и дорого мне стало это... Видишь, теперь я какой? А ведь когда-то и мой стан был так же прям, как и твой, и моё сердце билось любовью к красным девицам. Ох, давно, давно это было. Согнулся стан мой, крепости нет в руках моих, ноги не держат, без клюки ходить не могу. Умер я телом, в прах, в тлен превратился. Зато духом живу. Умерло тело, проснулся дух. Всё я постиг на белом свете, всё знаю; и ход светил там, на небе, мне известен, и тайна жизни и смерти, и будущего... Умею и думы читать чужие, и знаю, чьё сердце чем бьётся. Знаю, зачем ты пришёл ко мне. Хочешь, скажу, не дожидаясь, что ждёт тебя в грядущем?

Вадим с волнением слушал отрывистую речь кудесника. Оторопь охватила всё его существо. Ему казалось, что какая-то невидимая сила заставляет его слушать Мала, приковывает к месту.

— Хочешь, хочешь? — приставал тот, пристально смотря своими маленькими, сверкающими глазками на юношу.

— Скажи, — тихо проговорил тот, не будучи в силах оторвать своего взгляда от страшного старика.

— Нож, острый нож принёс ты на врага злого наговорить, — прошептал Мал. — Так наговорить, чтобы он прямо в сердце ему впился, разом тебя бы от недруга избавил... Так?

— Так! — кивнул Вадим.

— Хорошо!.. Согласен я. Призову я духов, мне покорных, заставлю служить их тебе, и падёт твой враг. Да, падёт! Что мне! Да прольётся кровь ваша!.. Убивайте друг друга, лейте кровь свою же. Меньше вас станет. Быть может, и порадуется тогда сердце старого Мала.

Колдун залился тихим смехом, от которого задрожало всё его старое тело.

— Так пойдём же, пойдём ко мне, — схватил он за руку юношу, — пойдём. Но прежде чем нож тебе заговорить, будущее я тебе покажу. Узнай, что ждёт тебя в тумане грядущего. Узнай и помни, того, что увидишь, не избежать тебе. Рано или поздно исполнится оно над тобою.

Он потащил Вадима через кустарник.

Густые заросли отделяли эту прогалину, на которой происходил их разговор, от другой, небольшой. На ней, под низко нависшими ветвями елей и сосен, стояла жалкая лачуга Мала. Ни дверей, ни окон не было. Низкое и узкое отверстие вело внутрь. Даже Мал должен был согнуться, чтобы пройти через него, а высокому Вадиму пришлось пробираться внутрь ползком.

Удушливый запах гари и каких-то трав стоял в лачуге. Вадим чуть не задохнулся, попав в неё. Мал заметил это.

— Не прогневайся, сын старейшинский, — сказал он. — Убоги мои палаты, но ты сам, незванный, пришёл в них.

Он раздул едва тлевший посреди лачуги уголёк.

Вспыхнул костёр, и тут только Вадим мог разглядеть внутренность странного жилища. Со всех сторон глядели на него, раздвинув беззубые челюсти, человеческие черепа. В одном углу бился чёрный, как смоль, слепой ворон. Пол лачуги кишел ужами, ящерицами. Вадим едва смог подавить в себе чувство гадливости, но, взглянув на Мала, он вдруг удивился...

Перед ним был вовсе не дряхлый, сгорбленный старик. Стан кудесника выпрямился, клюка валялась далеко от него. Он казался сразу помолодевшим на много-много лет.

— Ты хотел знать своё грядущее, я покажу тебе его, не страшись только, — громко проговорил он.

16. Завеса грядущего

Грядущего годы таятся во мгле...

А. С. Пушкин

Вадима вдруг закружилась голова от внезапно распространившегося по лачуге одуряющего запаха какой-то едкой травы. Огонь в костре разом вспыхнул. Повалил из него густой дым, который сперва тянулся по потолку, а потом, не находя себе выхода, наполнил всю лачугу. Наконец дым спустился так, что окутал собой совершенно фигуру болгарского кудесника. Теперь Вадим перестал совсем различать окружающее. Слепой ворон отчаянно захлопал крыльями, мечась из угла в угол.

Юноше показалось, что земляной пол лачужки уходит у него из-под ног, и сам он проваливается в какую-то бездну. Он широко взмахнул руками, как бы ища точку опоры, и почувствовал, что схватился за чью-то горячую руку.

— Смотри, — раздался у него над самым ухом голос старого кудесника.

Точно какая-то завеса упала разом, и перед Вадимом открылась страшная картина.

Обширное поле всё было сплошь устлано трупами. Куда ни взглядывал юноша, всюду виделась кровь и кровь. Видны были похожие по костюму на славян ильменских ратники. Кто из них обезглавлен, у кого из широких ран на груди бьёт ручьём горячая кровь, некоторые только ранены; одни вздрагивают ещё в предсмертной агонии, другие корчатся в страшных муках, а над полем так и реют, так и реют хищные птицы.

Вдали видно зарево разгорающегося пожара...

Что это? Местность, как будто, Вадиму очень знакомая, много-много раз виданная.

Юноша напряжённо стал вглядываться в открывавшуюся перед ним картину, стараясь припомнить, где он видел её.

Нет, такою, разорённою, опустошённою, он эту местность никогда не видел, а напротив, видел цветущей, весёлой.

Вадим узнал, наконец, и это покрытое трупами поле, и эти останки сгоревшего селения.

Это — его родные места!..

Вот и бесконечная гладь Ильменя чернеет вдали сквозь просвет просеки.

Но кто же пришёл на неё войной, кто выжег цветущее селение Володислава, кто усеял это поле трупами?

— Старик, старик, покажи мне виновника этого, — судорожно сжимая руку Мала, прошептал Вадим.

— Погоди, сейчас увидишь, — отвечал кудесник, — смотри внимательно, он немедленно явится перед твоими очами!

Густой клуб дыма застлал и поле, покрытое трупами, и развалины сгоревшего селения.

Когда дым несколько рассеялся, Вадиму представилось новое видение...

То же поле, но только с другой стороны. Зарева пожара уже не видно, только тела убитых навалены грудою. В этом месте, очевидно, происходила самая жаркая сеча... Видит Вадим, что здесь не всё ещё умерли, есть и живые, и вот один, лежавший дотоле неподвижно, человек с широкой зияющей раной на груди приподнялся и мутным взором обвёл вокруг всё поле, как бы умоляя о пощаде.