Книга Столетняя война - Эжен Перруа

Политика Бенедикта XII с декабря 1334 г. объективно способствовала развитию конфликта, на избежание которого была направлена. Новый понтифик, более решительно, чем его предшественник, настроенный на осуществление крестового похода, задержал Валуа и Плантагенета на скользком пути, на который они вступили, и попытался, как мы бы сказали на современном дипломатическом жаргоне, «локализовать конфликт». Ведь Филипп, отказавшись подписывать соглашение с противником, ведущим агрессию против его шотландского союзника, и продолжая политику постепенных захватов, описанную нами выше, вдруг стал предлагать и даже навязывать свое посредничество в конфликте между Англией и Шотландией. Посредничество корыстное, пристрастное, результат которого был известен заранее и которое могло породить лишь общую войну. Бенедикт поспешно бросился навстречу опасности. Он сумел отстранить Филиппа и взять шотландскую проблему в свои руки. Его легатам, примчавшимся в Англию, удалось в ноябре 1335 г. добиться заключения краткого перемирия между Эдуардом III и Давидом Брюсом. Но это была не более чем отсрочка. Чтобы навязать мир противникам, не слишком желавшим договариваться, потребовались бы самые терпеливые и самые продолжительные усилия. Бенедикт XII полностью посвятил себя этому, стараясь добиться всего необходимого для заключения франко-английского мира до отъезда крестоносцев, уже сильно задерживавшегося по сравнению с намеченным графиком. Филипп, надеясь, что в награду за покорность услышит о близком начале «святой переправы», в марте 1336 г. отправился в Авиньон. Но папа заявил ему: коль скоро мир так и не заключен, поход невозможен, и лучше его отложить sine die[46]. Приготовления были отменены, действие привилегий приостановлено, сбор десятины прекращен. Тем самым Бенедикт рассчитывал ускорить достижение франко-английского примирения, на которое продолжал рассчитывать.

Произошло обратное. Папа рассердил прежде всего Филиппа, до сих пор покорного его увещаниям, пока на горизонте блестел мираж крестового похода. Французский король не без оснований чувствовал себя одураченным: ведь он согласился не форсировать шотландских дел ради крестового похода, в котором ему теперь отказывали. С досады он повел себя высокомерно, неосторожно вызвав у противника впечатление, будто решил развязать общую войну. С тех пор события устремились к неизбежному разрыву. Папе, все меньше контролировавшему их, с трудом удалось втянуть противников в бесконечные переговоры, бесплодные дискуссии, лишь добавлявшие им раздражения, поскольку они подозревали друг друга в дурных намерениях. Сделки, совещания, переписка, чехарда посланников — все это в конечном счете было пустой круговертью, никак не влияя на разбушевавшиеся страсти.

Из-за неосторожности Филиппа весной 1336 г. начался последний этап драмы и приблизилась ее развязка. Шотландцы, которым англичане готовились нанести решительный удар, казалось, окончательно выбились из сил; французские послы в Англии вели тайные переговоры с шотландской знатью, продолжавшей борьбу; в то же время флот, собранный в Марселе для похода в Святую землю, был переброшен в порты Нормандии, словно его рассчитывали использовать для массированной интервенции в пользу Шотландии. И действительно, ей была оказана некоторая помощь, позволившая храброму маленькому королевству сопротивляться несколько дольше. После этого Эдуард решил, что война неизбежна. Как Бенедикт отменил крестовый поход, так и он отказался от завоевания Шотландии, чтобы целиком посвятить себя приготовлениям к борьбе большего масштаба. В конце сентября 1336 г. Ноттингемский парламент обличил коварные маневры французского короля в Гиени и Шотландии и проголосовал за субсидии, позволявшие подготовиться к войне. Может быть, здесь заходила речь и о том, чтобы снова предъявить права Эдуарда III на трон Капетингов — могучее оружие в предстоящей борьбе. Потом правительство, покинув северные провинции, где находилось четыре года, вернулось в Вестминстер, рьяно взялось за военные приготовления, привело побережья в боевую готовность, отправило в Аквитанию боеприпасы и сосредоточило войска на берегах Ла-Манша и флот у тех же берегов. Со своей стороны Филипп распределил флот по нормандским и фламандским портам и выдвинул войска на гиенскую границу.

В то время как с обеих сторон вели подготовку и лихорадочно вербовали союзников — к этой теме мы скоро вернемся — каждый еще и старался доказать, что его дело правое, выдвинуть юридический повод для разрыва. Филипп нашел его без труда. Ему достаточно было повторить то, что уже сделали Филипп Красивый в 1294 г. и Карл IV в 1324 г.: вероломному вассалу, которого было легко уличить в нарушении феодального долга, он 24 мая 1337 г. вынес приговор о конфискации аквитанского фьефа. Таким образом он сумел объявить войну королю Англии, не выходя за рамки феодального конфликта, в которых она вызревала. Действительно, враждебные действия сразу же начались на аквитанской границе, где отряды короля Франции осадили несколько бастид, и на море, где нормандский флот атаковал Джерси и даже осуществил несколько удачных рейдов на английское побережье. Но поскольку ни та, ни другая сторона не завершила военных приготовлений, они могли проводить лишь такие незначительные стычки. Высадку англичан во Франции, с большим шумом намеченную на сентябрь, из-за нехватки денег пришлось отменить. Со своей стороны Бенедикт XII еще пытался добиться мира; в иллюзорной надежде организовать переговоры он добился от Филиппа отсрочки оккупации Гиени до конца года. Но это краткое перемирие не ввело Эдуарда в заблуждение. Едва французский суд вынес решение о конфискации, как он объявил себя претендентом на трон Капетингов. Пока не принимая титула, который, как он думал, причитается ему по праву, отныне в актах своей канцелярии в отношении своего противника Валуа он применял лишь такую презрительную формулировку: «Филипп, именующий себя королем Франции». Говорят, на такой серьезный демарш его подтолкнул человек, чью бурную карьеру следует здесь описать.

Робер д'Артуа, внук Роберта II — племянника Людовика Святого, был отстранен от наследования графства Артуа своей теткой Матильдой, или Маго. Обычай северных провинций не знал наследования по праву представления, и в случаях, когда старший сын умирал, наследницей делали младшую дочь в ущерб внуку. Уже дважды Робер требовал в суде пэров возвращения ему Артуа — сначала при Филиппе Красивом, потом при его сыновьях. Почитая местные обычаи, судьи ему отказали. Но, чтобы его успокоить, французский король пообещал ему в качестве компенсации один нормандский апанаж с титулом графа Бомон-ле-Роже и пэра Франции. Тем не менее Робер донимал своей ненавистью обобравшую его тетку и, сохранив связи среди артуаской знати, подстрекал ее к неповиновению графине и ее главному советнику, Тьерри д'Ирсону. Когда в 1324 г. граф Фландрии Роберт Бетюнский, не посчитавшись с местным обычаем, оставил наследство своему внуку Людовику Неверскому и добился от младших братьев отказа от возбуждения исков, у Робера вновь появилась надежда. В 1330 г. он начал новый процесс по иску, по которому уже дважды выносился приговор, сфабриковав для этого документы, на которые его вдохновили недавние фламандские события. Король Франции беспощадно разоблачил фальсификатора и его пособников и с тех пор испытывал постоянный гнев на кузена и шурина и вместе с тем неодолимое отвращение к нему. Тем временем Маго при загадочных обстоятельствах умерла в 1332 г., и Робера обвинили в отравлении. Король потребовал устроить образцовый процесс. Владения обвиняемого были конфискованы, а сам он, лишенный всех титулов и обвиненный в измене, был вынужден искать спасения в бегстве. Сначала он бежал к графу Эно. Филипп объявил, что поднимет оружие на любого, кто даст убежище этому изгнаннику. В конце 1336 г. Робер уехал в Англию к Эдуарду III, который был рад пополнить ряды своих сторонников столь видной особой. Никто из современников не сомневался, что именно изгнанный принц из ненависти к Валуа подтолкнул Плантагенета заявить о притязаниях на французский трон и пообещал ему помочь свергнуть династию-соперницу.