Книга Повседневная жизнь Калифорнии во времена "золотой лихорадки" - Лилиан Крете
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Людей убивали белая горячка и цинга, периодические нападения индейцев и драки между золотоискателями, бандиты и… климат. Многие золотоискатели накладывали на себя руки, не в силах перенести одиночество, неприятности и усталость. Люди становились циничными и безразличными друг к другу и к смерти; к смерти — в одиночестве от пьянства, или же от какой-нибудь болезни, или от несчастного случая. Сколько старателей умирало подобно зверям в своем логове, никому не нужных, без всякой врачебной помощи, не выслушав утешительных слов священника, лишенных всякого дружеского участия? «Потому что одной из характерных особенностей золотых россыпей был ужасающий, жесточайший эгоизм, охвативший решительно все души», — отмечал чувствительный юный сорокадевятник Леонар Кип(29). В палатке умирает покинутый всеми человек? «Может быть, спустя неделю кто-то зайдет сюда, чтобы попросить у него на время какой-нибудь инструмент, и увидит труп. Он позовет друга, и они вдвоем предадут тело земле там, где он лежит, и за свою работу поделят между собой палатку и провизию умершего. Таков конец бедного золотоискателя»(30).
Священники были на россыпях еще более редки, чем врачи, и по крайней мере в начале «золотой лихорадки» кое-кого из приехавших пастырей можно было видеть чаще с киркой, чем с Библией в руке. Таким становилось духовное лицо, ставшее жертвой «золотой лихорадки». Джеймс X. Кэрсон свидетельствует: «Умер золотоискатель, которого все очень любили, и мы хотели сделать его похороны настолько пристойными, насколько это позволяли обстоятельства. Даже пригласили пастора, чтобы совершить службу…»
Могила была вырыта в нескольких сотнях метров от лагеря, и пастор, прочитав длинную главу из Библии, стал молиться. Он молился около десяти минут перед людьми, стоявшими на коленях вокруг могилы. Явно думая, что дело слишком затянулось, они принялись исследовать отброшенную землю и заметили, что «в ней сверкнуло золото». «Пастор вошел в раж, — рассказывает Кэрсон, — прикрыл глаза, а его мольбы о душе усопшего разносились по горам, холмам и долинам. Потом он остановился и открыл один глаз, чтобы видеть, что взволновало его аудиторию. Очень спокойно спросил: "Что там такое? Золото? Боже правый! Это та самая земля, которую мы так искали".
Он поднял руку, сказал золотоискателям, что "собравшиеся могут разойтись", и послал за лопатой и тазиком. Нет нужды говорить о том, что бедняга Джордж Б. не был погребен в этой могиле, что его вынули из его богатой ямы и вырыли новую могилу, высоко на склоне горы»(31). Совпадение этих свидетельств показывает, насколько не хватало набожным золотоискателям присутствия пастора и теплоты братства, освященного евангельской верой, с которой они могли бы радостно воздать хвалу Богу.
Золотоискатели жили в лагерях, как солдаты в военное время. Одни — в палатках, другие — под прикрытием навесов из листвы деревьев. Спали прямо на земле, закутавшись в одеяло, порой подложив под голову сапоги вместо подушки. Собиравшиеся провести в горах зиму, строили себе бревенчатый домик, но очень примитивный! Пол в комнате — земляной, окна — без стекол, но был большой очаг для тепла и приготовления пищи. Вдоль одной из стен располагались деревянные двухэтажные нары из грубо отесанного дерева. Другие жили в своего рода пещерах, вырытых в склоне горы, в хижинах из шкур или в саманных постройках. В центре стоял стол, обычно сколоченный из четырех вбитых в землю колов, и еще нескольких сверху. На полке золотоискатель расставлял свою «посуду», провизию, и там же складывал золото. В углу находились его инструменты, а также ружье.
Лагерям старателей давались причудливые названия, либо по национальности местных обитателей, либо по месту, откуда приехали работавшие люди, либо по имени открывшего здешнюю жилу: «Чилийская жила», «Французская жила», «Жила св. Льюиса», «Китайская россыпь», «Миссурийская жила», «Квартира Мура» и т.п. Лагеря эти большей частью были временными. Исчерпав россыпь, золотоискатели отправлялись на другое место. Если лагерь задерживался на одном месте продолжительное время, какой-нибудь предприниматель открывал в нем торговый пост, другой — «семейный пансион», иногда служивший также и салуном, а то и борделем. «Семейными пансионами» были обычно простые палатки, лишенные самого элементарного комфорта.
Так Финеас Блант по пути в Стоктон остановился в местном пансионе, называвшемся «Палаткой Зеленой Весны». «Владелец жил в ней с женой и ребенком. Спали они на полу, в той же комнате, где и его клиенты… Обычные жизненные удобства здесь неведомы», — жаловался он. Тридцатью километрами дальше он сделал очередную остановку на ночлег. «В очаге "Орегонской палатки" пылают дрова, вокруг сидят промерзшие и промокшие калифорнийцы и сушат одежду и ноги»(32). В приисковом лагере «Биг Оук Флэт» на юге Соноры — это название переводится как «Квартира большого дуба» — семейный пансион выходил за рамки обычных представлений: он был устроен в стволе гигантского дуба, сердцевина которого сгнила от времени, обрубленного на высоте примерно 4 метров от уровня земли. Его владелица, энергичная норвежка, своими руками выдолбила гниль, накрыла дуб крышей, прорезала окна и дверь, и как сообщает Пенкост, «эта старая дама сколотила себе состояние приготовлением еды для золотоискателей и приезжих. Она брала по доллару за обед, состоявший из свинины с фасолью, сушеных яблок и хлеба»(33).
Иногда в таком лагере была и гостиница — как в лагере «Индейская Жила» на северных россыпях, где на берегу реки «изумрудного цвета» среди ям и рытвин расположились 20 палаток и хижин. Эта гостиница, рассказывает очевидец, представляла собою «просторную обветшалую хижину под крышей из грубой дранки, над входом в которую красными буквами с ошибками было выведено имя Гумбольт». Это была единственная гостиница в районе, и у нее всегда было полно клиентов. Ее достоинствами считались «превосходная дорожка для боулинга, бар с деревянным полом, на котором можно было танцевать, и повар, умевший играть на скрипке(34).
На торговом посту золотоискатели могли купить продукты, боеприпасы, инструменты, одежду, виски и табак; здесь же они узнавали последние новости. Хозяйничавший здесь лавочник — трейдер отнюдь не был бессребреником — цены кусались. Милтон Холл писал отцу в 1852 году из Грин Маунтин Бар: «Только один или два человека получают больше того, чем стоит жизнь на приисках: ветчина идет по 45 центов за фунт, свинина 25 центов, картофель 15—18 центов, гвозди 25 центов… Но золотоискатель в состоянии заплатить только за жареную свинину и муку»(35).
