Книга Все есть - Мачей Малицкий

— Зачем проволоку в нос? Шестьдесят лет назад вставляли свиньям, чтоб поменьше рыли…

[Говорил мужчина. У окна сидела девушка. С сережкой в носу. У нее везде было много сережек.]

— …продергивали такую проволоку через ноздри, и если слишком много рыла, ей было больно. Как сейчас помню, — закончил монолог.

[За окном березовая роща. Напротив двое средних лет.]

— Надрезал березы?

— Нет. А ты?

— Все подряд. Пил сок. Писал на березовой коре?

— Пробовал. Закладки. Березовая вода. Помнишь?

— Помню. В киосках. У парикмахеров. Очень популярная.

[Подсел старичок. Вернулся кондуктор.]

— Месячный?

— Я пенсионер, железнодорожник.

[И так далее. Через три без малого часа вышел в месте назначения. Выкурил сигарету прямо за дверью двухэтажного здания вокзала. Около очень длинной пепельницы. Желоб не меньше метра длиной. Закинул на спину рюкзак и зашагал по виадуку, вымощенному шаткими бетонными плитами, к хитрой лестнице. У администратора находящейся в нескольких сотнях метров гостиницы купил талон на завтрак. Вошел в зал со шведским столом, заказал официантке яичницу с грудинкой — остальное скомпоновал сам. (Предпочтение колбас сырам и апельсинового сока чаю.) Кофе выпил в кафе. Очень любил это кафе. Во-первых, хороший кофе, во-вторых — обслуживают очаровательные девушки. (Поразительно — каждый раз другие. За пять лет ни одна не попадалась дважды.) К столику подошла барышня. Молодая, красивая. «Простите, ваша фамилия Ольшевский?», «нет, у меня совсем другая фамилия», «извините». Отошла. Вышла. Наблюдал за ней через окно. Кружила по пассажу. Чуть погодя в кафе вошел мужчина. Лысый, седая борода, усы. Барышня за ним. Подошла. Заговорила. Он кивнул. Сели. Ольшевский. Вернулся в окрестности вокзала. Нехорошо. Ведь и так оттуда не уходил. Из-под виадука (тук-тук, пых, фрр) отъезжали городские и частные автобусы. На этот раз его ждал коричневый микроавтобус. Он был единственным пассажиром. Такая пора, такой день. Поставил рюкзак на сиденье рядом. «Всю жизнь хотел попасть в такое место, откуда не хотелось бы возвращаться», — подумал. Через сорок пять минут был у цели. Прошел через проходной двор. Заметил новую надпись: ФЕРМЕРУ ДОЖДЬ НЕ ПОМЕХА. Ратуша, фонтан, ресторанчики, магазины, банки, пивные садики, киоск, кондитерская, люди, дети, собаки. Замысловатый фонтан по своему обыкновению исполнял богатый набор хореографических этюдов. Сел под зонтом перед излюбленным рестораном. Заказал пиво. Через двадцать минут (видел часы на башне ратуши) поднимался по крутой лестнице на второй этаж углового дома в полусотне метров от рыночной площади. Постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь института. Гейпапарара.]

— Тоска, ностальгия, вкус.

— Дочка меня поправила: нужно говорить не «бля», а «блин». Знаешь, как теперь называют блядей?

— Теперь знаю.

— Вино, женщины и спать.

— Тебе что, не дали нож для сыра?

— Ты что, не знаешь, что лангош едят руками?

— У меня к тебе просьба. Я написал пьесу. Допишешь диалоги?

— А как насчет книг?

— Мыши умирают стоя.

— Мачек, супу?

— Конечно. И супу.

— Девушка, какие у вас супы?

— Никаких. Это же итальянский ресторан.

— А у этого коричневого какой цвет?

— Мачек, у тебя есть книжка Р.?

— Есть. Без посвящения.

— О, таких меньше.

— Он совсем охренел. Если кому-нибудь не врежет, ходит больной. Разрядиться должен.

— Ну и жарища, твою мать, пришлось разрядиться, чтобы кому-нибудь не врезать.

— Подали скотилью.

— Это из какого же скота?

— Разного. Телятина, говядина, курица.

— На хер бабло. Работа!

— На хер работу. Бабло!

— Чудак на букву «м».

— Ты работаешь в школе?

— Не знаю.

— Есть хочешь?

— Не знаю.

— У тебя поезд?

— Не знаю.

— Где ты был?

— Не знаю.

— Куда идешь?

— Не знаю.

— В комнате есть открывалка для бутылок?

— Нету. Но ведь мужики пиво чем хочешь откроют. Например, зажигалкой.

— Не беси меня — укушу.

— За какое место?

— За ухо.

— Не надо меня никуда кусать, чувак. Я сам.

— Мачек, ври да не завирайся.

— На террасе сидит собака с жопой шимпанзе.

— Может, это шимпанзе с собачьей мордой?

— Почему ты лежишь?

— Лучше спится, когда лежу.

— К примеру: «курва». На бумаге много теряет.

— Это еще почему?

— Говорят «курррва», нажимая на «р» и с характерным придыханием.

— Курва.

— Ну нет, Яцек! Попробуй еще разок.

— Курррва.

— Неплохо. Добавь придыхание.

— Курррва. Ясно. Потрясающе.

— Видишь. Я все думаю, как бы это записать. Есть даже одна идея.

— Какая?

— Нотами.

— Или: на хрен, етить твою мать, звездец et cetera, et cetera.

— Ну и?

— Нужно писать: на хуй, еб твою мать, пиздец et cetera, et cetera.

— Обязательно?

— Яцек, ну сам подумай. Кто говорит: на хрен, етить, звездец и т. д. и т. п.? Это же смешно. Как-то по-уродски звучит!

— Точно! Понял! Ты на сто процентов прав.

— У вас есть родственники в Кельце?

— Нет.

— Тогда извините.

— Я надрался, могу толкнуть речь.

— Что ты жуешь?

— Пастилку с цинком.

— От чего?

— Не знаю.

— Воспаление, что ли?

— Юпитер-202!

— Philips!

— Mister Hit!

— Мелодия!

— Кассетник!

— Фономастер!

— Супергетеродин!

— Panasonic!

— Страдивари!

— Волшебный глаз!

— Чего ухмыляешься?

— Ставлю молоко на место.

— Himmel — по-немецки пекло.

— Не знал.

— Попробуй связать розу с пожаром.