Книга Жены и девы Древней Руси - Татьяна Муравьева

Тинг прошел в феврале, а свадьба была назначена на следующую осень. Состояться она должна была на пограничной земле – на берегу пролива Эрисдун, там, где впадет в него река Эльв.

Ингигерда. Рис. Татьяны Муравьевой

Начались приготовления к свадьбе.

Ингигерда своими руками сшила жениху в подарок красивый плащ из цветного сукна и соткала длинный шелковый пояс. Рёнгвальд отвез их норвежскому конунгу и вернулся с ответными подарками. Олав прислал своей невесте золотое кольцо и лист пергамента, на котором четкими, крупными буквами была переписана виса[5], воспевающая красоту и добродетель Ингигерды. Вису эту Олав сочинил сам и не очень искусно, но Ингигерде она показалась прекраснее всех стихов, какие когда-либо доводилось ей читать или слышать.

Пока Ингигерда восхищалась подарками, Рёнгвальд рассказывал:

– Конунг Олав отправил купца Гудлейка, который не раз бывал в стране Гардарике[6] и еще дальше на востоке, в чужие страны закупать шелковые ткани для свадебных одежд и драгоценную посуду для брачного пира.

Но некоторое время спустя, снова вернувшись от Олава, он сказал, разведя руками:

– Увы, сестра, на корабли Гудлейка, на которых вез он много прекрасных вещей, напали морские разбойники и разграбили все до нитки. Сам Гудлейк чудом остался жив и вернулся к Олаву, чтобы поведать о своей неудаче.

И, увидев, как огорчена Ингигерда, добавил:

– Не горюй, сестра, время до свадьбы еще есть. Конунг Олав снарядит другой корабль и доставит все что надо.

– Ах, – ответила Ингигерда. – Я горюю не о потере всех этих, наверное, прекрасных вещей, а о том, что подготовка к нашей свадьбе началась такой неудачей. Ведь то, что неудачно началось, может неудачно и закончиться!

Лето подошло к своей середине и потихоньку пошло на убыль. Дни стали короче, ночи длиннее и холоднее, на лугах отцвели летние цветы, в море все чаще штормило. Приближалась осень, а с ней и время свадьбы.

Но неожиданно в Сигтуну прибыло большое посольство. Ингигерда увидела из окна важных и горделивых людей в нарядных цветных одеждах, отороченных дорогими мехами. «Кто бы это мог быть?» – подумала она и послала служанку узнать, откуда прибыли послы.

– Из Гардарики, – сообщила, вернувшись, служанка. – От русского конунга Ярослава.

А вскоре Ингигерду призвал к себе отец.

– Ты знаешь, что ко мне прибыли послы из Гардарики? – спросил он.

– Знаю, – ответила Ингигерда.

– Они приехали сватать тебя за своего конунга Ярослава, и я согласился.

– Как! – воскликнула Ингигерда. – Ведь у меня уже есть жених, и до нашей свадьбы осталось совсем мало дней.

– Послушай, дочка, – сердито сказал конунг. – Ты же сама говорила, что Норвежская земля бедна и камениста, а народ ее нищ и строптив. От союза с Норвегией нам нет никакого проку, Гардарика же огромная, могущественная страна, к тому же через нее лежит самый большой торговый путь в Грецию. Союз с князем Ярославом сулит нам великие выгоды, и ты должна это понять.

– Нет, – твердо сказала Ингигерда. – Я люблю своего жениха и никогда не стану женой другого.

– Ты станешь женой того, за кого я прикажу тебе выйти, – ответил конунг. – И я приказываю тебе выйти за князя Ярослава.

Ингигерда поняла, что отец уже принял решение и, что бы она ему ни сказала, решение это останется неизменным. Тогда она задумала пойти на хитрость.

– Хорошо, – сказала она отцу. – Я стану женой князя Ярослава, но при одном условии: в качестве вена он должен отдать мне город Альдейгьюборг, который в Гардарике называют Старой Ладогой, и все прилегающие к нему земли.

Ингигерда знала, что Старая Ладога была когда-то столицей Гардарики и там правил легендарный князь Рюрик, а сейчас обширные, густо населенные земли, окружающие этот город, приносят князю большой доход. И она была уверена, что князь Ярослав не согласится отдать их жене в вечное владение.

Но Ярослав неожиданно согласился.

Горе и гнев смешались в душе Ингигерды. И она возненавидела еще ни разу не виденного ею Ярослава так же, как сильно, как любила Олава.

В отчаянии написала Ингигерда письмо Рёнгвальду в его усадьбу в Гаутланде, где он постоянно жил. В письме она сообщала, что отец принуждает ее выйти за Ярослава, и просила, чтобы Рёнгвальд известил об этом Олава, а уж тот придумает, как – силой или хитростью – избавить ее от нелюбимого жениха. С тревогой и нетерпением ждала она ответа, но так и не дождалась. Письмо не застало Рёнгвальда дома – он уже отправился в Норвегию, чтобы сопровождать своего друга на встречу с невестой и ее отцом.

И вот наступил день, на который была назначена свадьба. Ингигерда с утра заперлась в своей светлице и проплакала до самого вечера.

Олав же, ни о чем не подозревая, явился на берег Эрисдунского пролива, туда, где шведский конунг должен был вручить ему свою дочь. Одетый в драгоценные одежды, ехал Олав верхом на богато убранном коне в сопровождении пышной свиты. За ним на нескольких повозках везли дорогие подарки невесте и ее родне. Олав ожидал радостной и торжественной встречи, приветственных криков и всеобщего ликования, но берег был пустынен. Только волны уже по-осеннему темного пролива шумели внизу, да тоскливо кричали чайки.

– Что это значит? – вскричал норвежский конунг. – Или Олав Шведский вздумал сыграть со мной шутку?

– Подождем, – сказал Рёнгвальд. – Может быть, их что-то задержало в пути.

Но прошел час и другой, а берег по-прежнему был пустынен. Олав все больше мрачнел и, когда стало ясно, что ждать уже нечего, в гневе сказал:

– Пусть побережется шведский конунг. За оскорбление, которое он мне нанес, я разорю его землю, а его самого – убью.

Он развернул своего коня и поскакал в столицу. Свита потянулась за ним следом.

Рёнгвальд отправился домой в Гаутланд. Вместе с ним, чтобы погостить у него, поехал придворный скальд норвежского конунга Сигват, который хорошо знал своего господина и счел благоразумным переждать первую вспышку гнева Олава подальше от него.

По пути они разговаривали о случившемся.

– Как ты думаешь, – спросил Рёнгвальд, – Олав исполнит свою угрозу? Надо ли нам готовиться к войне?

– Вряд ли, – ответил скальд. – Став христианином, Олав поклялся никогда не мстить за личные обиды и до сих пор держал эту клятву. Я помню такой случай: однажды брат какого-то мелкого конунга, которого Олав лишил земли, попытался его убить, когда он выходил из церкви. Злоумышленника схватили, но Олав не только никак его не наказал, но даже взял к себе на службу, положив хорошее жалованье.