Книга Степной ветер - Ирина Дегтярева

Ленка принесла им по стакану кваса. Мишке подала скрепя сердце, потому только, что мать ей велела.

Потапыч представил сестру на месте той певички, чей плакат висел в городе на рекламной тумбе. С каким наслаждением он пририсовал бы Ленке не только усы, но и бороду до пояса. Мишка фыркнул квасом, вообразив эту картину.

– Мишка! – отряхивая забрызганные брюки, возмутился отец. – Куда ты? Пяти минут спокойно посидеть не можешь. Такой чудный вечер…

Но Мишка уже забежал на террасу, скинув сандалии, промчался в отцовскую комнату и схватил с полки энциклопедию.

– Паланкин… – пробормотал он. – Ага, вот. «Носилки в виде кресла или ложа под навесом, балдахином. В четвертом веке до нашей эры заимствованы греками из стран Востока…»

«А чем мы хуже?» – подумал Мишка и понесся в сарай.

Он помнил, что там, в дальнем углу, стояли деревянные носилки – корыто с четырьмя ручками, старое, обшарпанное. В нем много лет назад носили песок, когда летнюю кухню строили. Теперь появились удобные тачки, легкие, прочные, на упругом колесе, но эти носилки отчего-то не выбросили. Стояли, обрастая паутиной.

Скривившись от брезгливости, Мишка смахнул паутину и затряс рукой, скидывая ее с пальцев.

Чтобы его не увидели, он не пошел через калитку со своей добычей, а с пыхтением перекинул носилки через забор. Туда же следом полетело покрывало с кресла на террасе и маленькая подушка с расшитой бисером наволочкой – теткино рукоделие. Мишка тоже сиганул через забор и, прихрамывая на ушибленную ногу, стал подбирать разбросанные вещи.

Дом священника находился неподалеку, рядом с храмом. Мишка свистнул от калитки. Из будки вылез ленивый, с бородой сосульками, старый пес Тузик. Учуяв Мишку, он сонно вильнул хвостом и полез обратно.

– Чего? – высунулся из окна Димка, что-то энергично дожевывая.

Потапыч призывно махнул рукой. Димка не заставил себя ждать. Скатился с крыльца, роняя шлепанцы.

Следом появился встрепанный Егор. Оголив загорелое круглое пузо, он вытирал губы подолом футболки. Егор младше Димки на два года, здоровый, ростом почти с Мишку, плотный, задиристый, кареглазый, как и брат, и такой же, как Димка, вечно чумазый – не поймешь, то ли загар у них какого-то странного оттенка, то ли они и в самом деле редко умывались. На обоих серые трикотажные шорты до колен и майки – на Димке желтая, а на Егоре оранжевая.

Мишка взглянул на братьев оценивающе и вздохнул: «Да, они не стройные мускулистые красавцы, хотя и почти чернокожие. Ну ладно. Сойдут за рабов».

Димка с Егором еще не подозревали, какую роль он им предназначил, но были готовы участвовать в любом мероприятии, развевающем скуку. До этого они почти весь день перебирали крыжовник, маникюрными ножницами срезая с ягод хвостики. Мать радовалась богатому урожаю, а у сыновей рябило в глазах от поросячьих хвостиков и коричневых хоботков зелено-полосатой ягоды.

Потапыч подвел их к носилкам, которые застелил покрывалом, уселся на бисерную подушку и заявил:

– Вы – мои рабы, несите меня на речку!

Димка засмеялся, пихнул Егора в бок, и они, подняв самодельный паланкин, с важными лицами потащили его к Дону.

Мишка блаженствовал, и, хоть подушка покалывала ему бисером зад, он считал, что придумал неплохую замену старой Маргоше и своим ногам, которые отказывались добровольно нести его по раскаленной степи. А купаться очень хотелось.

Егор и Димка сопели все громче, притомившись. За их кряхтеньем Мишка не услышал топота копыт по мягкой пыли.

– Это еще что?! – вдруг раздался грозный окрик.

Не успев оглянуться, Мишка взлетел в воздух, плюхнулся поперек горячей лошадиной спины и получил несколько шлепков. Краем глаза он увидел улепетывающих братьев, бросивших носилки. Затем встретился взглядом с Горцем. Тот смотрел на него, словно примериваясь, за что лучше сперва укусить – за нос или за ляжку. Мишка поджал ноги и отвернулся.

– Что еще ты придумал?! – негодовал отец. – Где это видано, чтобы друзья носили тебя, как короля какого-нибудь! Ишь барон выискался! Дрянь такая! Никакого тебе купания! – Отец ссадил его, спихнув с коня. – Домой чеши пешочком! Живо!

– Я купаться хочу-у!.. – захныкал Мишка.

– В ду́ше искупаешься. Надо же, что удумал! – не мог успокоиться отец. – А потом ко мне их мамаша прибежит жаловаться, что ее сыновья надорвались, таская моего обормота.

Мишка знал, что отец недолюбливает матушку Зину за вздорный характер. Она была громогласной, выше отца Максима, своего мужа, на целую голову. Большинство хуторян сходились во мнении, что с такими сыновьями, как Димка и Егор, женщина с другими физическими данными не выжила бы. Пока отец Максим усердно служил в церкви и молился, она не менее усердно стирала, мыла, варила, кипятила, пропалывала, бегала по хутору, ругалась с родителями других ребят, которые, по ее мнению, обижали Димку и Егора, поколачивала сыновей, убедившись, что они зачинщики, или подключала к воспитательному процессу отца Максима, когда дело принимало совсем уж серьезный оборот.

– И вещи захвати. – Отец указал стеком на носилки с покрывалом и подушкой.

Мишка натер ладони, пока тащил волоком носилки домой. Покрывало он вывалял в пыли. Бросил несостоявшийся паланкин около крыльца, добрёл до веранды и плюхнулся за стол.

– Я есть хочу! – заявил он громогласно.

– Помой руки, возьми тарелку, и я тебе положу. – Тетка искала в шкафу уксус, перебирая баночки и мешочки с крупой.

Мишка устал и считал себя несправедливо обиженным, поскольку Димка и Егор дали добровольное согласие побыть рабами и им было интересно и весело.

– Есть хочу, – упрямо повторил он. – Что, так трудно мне дать?

Зашелестела газета в углу. Дядя Гриша выглянул из-за нее. Он любил по вечерам читать прессу, выписывал ее в неимоверных количествах. По утрам Димка и Егор, подрабатывающие летом письмоношами, до отказа набивали синий почтовый ящик, висевший на калитке, и даже засовывали газеты между планками штакетника. Если шел дождь, они заносили их на веранду.

– Что за тон?! – изумился дядя Гриша.

– Нормальный! – огрызнулся Потапыч.

– А по-моему, нет. Ты слышал, что тебе тетка сказала?

Мишка опустил голову, но продолжал сидеть за столом.

– Трепку давно не получал? – поинтересовался дядя Гриша. – Встань-ка в угол. Подумай, как себя вести.

Мишка вскочил и выбежал во двор. Сел под окном веранды и начал ругаться:

– Взялись все меня учить! А я, может, умней их. Дядя Гриша только ко мне пристает, а Юрочка его ненаглядный…

Тут же Мишка услышал такой грозный рык с веранды, что чуть не бросился бежать с перепугу и только большим усилием воли заставил себя усидеть на месте.