Книга День Нордейла - Вероника Мелан

Язык напоминал немецкий. Или голландский. С примесью шкворчащего в горле звука «х».

«Ты знаешь эту девку?» – подумалось мне – вот что он спросил.

И я распахнула веки. Не опуская рук, бегло переводила взгляд с одного лица на другое, пока не увидела… Канна. НАШЕГО КАННА! Да, моложе, да, более худого и совершенно не доброго, чуть растерянного, но все же КАННА.

– Ик до хеет найт, – зло рыкнули в ответ.

«Я ее не знаю».

Конечно, не знает. Откуда ему знать?

Местный командир – рыжий и веснушчатый, совсем не такой приятный на вид, как Лагерфельд, – подозрительно косился то на меня, то на своего подчиненного. Долго разбираться не стал, качнул в мою сторону дулом автомата.

– Брейнен!

И ко мне тут же кинулись двое с веревками.

Запястья мне стянули до боли – не посмотрели, что женщина. Обыскали – обхлопали по всем возможным местам, вывернули карманы и пустой рюкзак (на последнем настоял Дрейк – «должна быть походная котомка. В ней ничего – выпила, съела, потеряла»). Запихнули не в кабину, куда запрыгнул командир, но в кузов к «черни». Поместили в углу – через одного до створки открытого сзади кузова, – приказали держаться за деревянную раму.

Ехали стоя, и на ухабистом бездорожье трясло неимоверно. Кусали за лицо недобрые взгляды пропахших потом и пылью мужиков; в воздухе бился о борта кузова один и тот же вопрос: «Кто такая?» И пристальнее всех смотрел Канн, которого я «оболгала», прикинувшись его же знакомой.

Теперь с него спрос, теперь ему придется отчитываться.

«Он не должен добраться до Кардена. Не должен, поняла? Именно оттуда он попадет по ветке к той, кто не допустит его будущего перемещения в наш мир. И только если он каким-то образом минует этот город, появится шанс, потому что там выстраивается другая ветка…»

Сколько всего веток чужих судеб видел Дрейк? И как после всего этого он не сошел с ума? Сколько вариантов ему пришлось рассмотреть, проанализировать и отмести, прежде чем он отыскал этот?

Мне было душно. Хотелось в туалет, хотелось оказаться подальше отсюда – зачем я только ввязалась? Это чужая жизнь, чужая война, и мне не хотелось ни прожимать, ни проходить. Ни минуты, ни единой части.

Но я должна.

«– Стоянка на обед у них случится спустя полчаса непрерывного хода. Недолгая стоянка – всего пятнадцать минут. За это время тебе придется сделать так, чтобы Канн к своему отряду не присоединился.

– Даже если я сбегу, они отправят погоню. И не факт, что за мной побежит ОН…

– Пробуй.

– Дрейк, да даже если он, – они дождутся!

– Не дождутся. Спешат на поезд, который спустя полтора часа отбывает в Карден. Поезд отбывает по расписанию и раз в сутки – им это известно.

– Все это вилами на воде, – сокрушалась я. – Вилами, понимаешь?

– Не понимаю».

Мне хотелось материться. Он понимал столько всего сложного, но не понимал русских выражений.

И все равно я его любила.

За полчаса тряски у меня, кажется, раскрошились зубы, переболтались мозги и мертвецки устали колени. Кузов армейского грузовика – это не поезд, не самолет и не хотя бы автобус. Это – дерьмо собачье.

Справить нужду меня водили под конвоем. Рук развязывать не стали – приказали стягивать штаны так. Сначала с одной стороны, потом с другой. Одеть – проблема. Забрызганные штанины не добавили хорошего настроения.

Кормили всех наспех чем-то похожим на тушенку в банке. Открывали армейскими ножами; меня толкнули сидеть под деревом.

Злой командир, как я и думала, резко и отрывисто допрашивал Канна – тот скалился, оправдывался и косился в мою сторону с ненавистью.

«Блин, задал ты мне задачку Дрейк…»

Я не провела в чужом мире и часа, а чувствовала себя так, будто прошла с рюкзаком в полцентнера весом и по горным тропам половину России.

Их нужно как-то отвлечь… Как? Прыгать нельзя – Дрейк запретил. Как отвести глаза целой группе людей?

Когда мне бросили под ноги вскрытую банку с мясом, я едва на нее взглянула – пребывала в судорожной медитации – перебирала воспоминания.

«Окружай себя зеркалом, – учила Тайра. – Формируй его плотным, очень гладким, без единой трещины. Цельным шаром…»

Проблема заключалась в том, что я не умела делать так, как она.

Дрейк рассказывал другое: «Люди реагируют на тебя, пока твой физический и астральный план соединены. Стоит астральному плану переместиться в другое место, и твое физическое тело, даже если оно находится рядом с людьми, перестанет привлекать чужое внимание…»

Но как их разъединяют?

«Нужно перестать здесь быть, – ответил бы Начальник. – Перестать быть там, где ты есть. Без прыжка».

Стоянка длилась уже несколько минут. У меня в запасе в лучшем случае десять, и нужно успеть убежать, как можно дальше.

Под чавканье, резкую и незнакомую уху речь, под шорох многочисленных подошв я плотно сомкнула веки и погрузилась в псевдотишину.

Более в моем сознании вокруг меня никого не было.

Те же березы, тот же лес, тишина. Мы с мамой когда-то ходили в такой лесок, чтобы сложить костерок, поджарить на нем сосиски, посидеть возле янтарных углей. Так, когда мне было лет четырнадцать, мы провожали осень – желтую, яркую, еще теплую. Ловили момент, когда листья делались золотыми, но еще крепко держались за ветви, нежились в лучах не слишком теплого уже солнца. Иногда предварительно замачивали в кастрюле мясо на шашлыки; и куталась в теплый шарф одетая в легкое пальто бабушка.

Мне чудился дым, и этот дым, подхваченный ветерком, часто менял направления – иногда мирно тянулся в небо, иногда шел вдруг рассеянной полосой вдоль земли. Бабушка терла слезящиеся глаза и переставляла низкий походный стул; у меня в руках старенький, еще пленочный фотоаппарат «Canon».

– Сколько елочек! – восхищалась мама. – Нужно выкопать парочку, все равно их забьют высокие деревья. А так посадим у себя – вырастут, будут радовать.

Мне – четырнадцать. И я почему-то не помню о том, что елочки эти уже давно вытянулись в саду у простенькой ограды, что они вдвое выше меня ростом. И что бабушка уже выбросила изношенное пальто – пыталась чинить, но не смогла так, чтобы не видно.

А небо режет синевой глаза. Прозрачно, тихо, солнечно.

– Дин, ты нанижешь мясо на шампуры?

– Мам, не хочу мазать руки…

Мои руки еще совсем гладкие, «детские». На пальце дешевое, но симпатичное колечко – подарок подруги со школы.

– У нас вода в бутылках, отмоешь потом.

– Ладно, – ворчу я, соглашаясь, – только схожу в туалет.