Книга Дочь болотного царя - Карен Дионне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда отец просто спрыгивал с крыльца в кучу листьев или на камень, чтобы усложнить игру. Иногда снимал ботинки и уходил на цыпочках в одних носках или босиком. Однажды он провел меня, натянув мамины ботинки. Мы оба здорово посмеялись над этим. Когда я ушла с болота, то заметила, что многие родители поддаются своим детям в играх, чтобы поднять их самооценку. Отец никогда не облегчал мне задачу, да я и сама не захотела бы этого. Иначе как бы я научилась? Что касается моей самооценки, когда мне все-таки удавалось выследить и «убить» отца, я несколько дней ходила, постоянно улыбаясь. Конечно, я не убивала его в буквальном смысле слова, но, в зависимости от того, где он прятался, игра всегда заканчивалась тем, что я стреляла в землю у его ног, в ствол или ветку у него над головой. После того как я выиграла три раза подряд, мы прекратили эти игры. Отец терпеть не мог проигрывать. Позже, когда я пошла в школу, учитель как-то раз прочитал нам рассказ под названием «Самая опасная игра», который очень напомнил одну из тех, в которые мы так часто играли с папой. Мне стало интересно, не оттуда ли он взял эту идею. Я хотела рассказать одноклассникам, что знаю, каково это – быть и охотником, и жертвой, но тогда я уже поняла, что чем меньше я рассказываю о своей жизни на болоте, тем лучше.
На обочине стоит полицейская машина. Или, точнее, патрульная машина шерифа округа Алджер, одна из тех новых машин, которые недавно засветились в новостях: белая, с черной полосой и черно-оранжевым логотипом на боку, с рамой спереди и фарами на крыше. Машина такая чистая и блестящая, как будто только что с завода.
Я замедляюсь. В этой игре у меня два варианта. Я могу проехать, сделав вид, что понятия не имею, откуда в самом сердце неизвестности взялась полицейская машина. Могу позволить офицеру остановить меня, и пусть рыболовное снаряжение в багажнике говорит за меня. Возможно, он узнает мое имя и нащупает связь с моим отцом, когда проверит мой номер и документы. А может, и нет. В любом случае худшее, что он может сделать, – это отправить меня с предупреждением домой, в полную безопасность.
Или я могу сказать ему, что решила срезать путь после рыбалки, так как услышала в новостях о сбежавшем заключенном. Этот второй вариант даст мне возможность спросить, как продвигается розыск, что было бы полезно. Или я могу поговорить с ним подольше, чтобы послушать полицейскую радиоволну.
Но вскоре я понимаю, что все варианты одинаково бесполезны. Полицейская машина пуста. Я съезжаю на обочину и останавливаюсь. Если не считать хриплых всплесков радио в машине, над лесом расстилается тишина. Я снимаю «ругер» с крюков над окном, вынимаю из бардачка «магнум». Оглядываю местность, нет ли какого-то движения, а затем опускаюсь на корточки, разглядывая следы на дороге. Я их вижу. Мужчина, судя по размеру. От ста семидесяти до двухсот фунтов весом, судя по глубине. Шел крайне осторожно, судя по интервалу.
Я иду по следу до того места у границы дороги и растительности, где он пропадает. Сломанные листья папоротника и смятая трава говорят о том, что офицер бежал. Я изучаю след довольно долго и в конце концов прихожу к выводу, что офицер бежал за чем-то, а не убегал. Я закидываю «ругер» на плечо и обеими руками поднимаю «магнум» перед собой. Мои шаги практически беззвучны благодаря мокасинам, которые я надеваю, когда ухожу в лес. Спасибо отцовской науке.
След выводит меня из березово-осиновой рощи к краю крутого оврага. Я подхожу к нему и смотрю вниз. На дне оврага лежит тело.
Хижина
Вскоре жена викинга поняла, что ребенок находится под влиянием злых чар. Днем малютка была прелестным и светлым ангелом, но с нравом свирепым и неистовым. А ночью вновь превращалась в жабу, уродливую, но кроткую, несчастную, с глазами, полными печали. Днем она была вылитая мать, но с необузданным и яростным характером отца. А ночью под внешностью отца светились ум и сердце матери.
Журналы «Нэшнл географик» стали моими первыми книжками, моей азбукой, учебниками по истории и по мировой культуре одновременно. Даже после того, как я научилась читать, я могла часами листать их, просто рассматривая картинки. Больше всего мне нравилась фотография голой малышки-аборигена из сердца Австралии. У нее были густые и пушистые волосы кирпичного цвета и такого же оттенка кожа, как и грязь, в которой она сидела. Девочка жевала кусочек коры и улыбалась, словно маленький Будда. Она выглядела такой упитанной и счастливой, что, глядя на нее в тот момент, легко было понять – у нее есть все, чего она хочет, и все, что ей нужно. Когда я смотрела на нее, мне нравилось представлять, будто эта малышка – я.
Кроме того, мне нравился снимок с изображением индейцев племени яномами, живущих во влажном тропическом лесу Бразилии. У женщин были прямые, ровно обрезанные челки и татуировки на лицах. Обнаженные до пояса, они нянчили младенцев или держали на коленях детей постарше. В их щеках и носах торчали палочки с пучками желтых перьев. Мальчики носили набедренные повязки, которые, впрочем, ничего не прикрывали, а на плечах держали дохлых обезьян или ярких разноцветных птиц, которых подстрелили с помощью самодельных луков и стрел. Дети раскачивались на лианах толщиной с их руку и прыгали в реку, в которой, согласно статье, водились черные кайманы, зеленые анаконды и краснобрюхие пираньи. Мне нравилось притворяться, будто эти маленькие дикари – мои братья и сестры. В жаркие дни я раздевалась догола, обматывала тряпку вокруг талии, раскрашивала себя болотной жижей и бегала по холму, размахивая луком и стрелами, которые мастерила из ивовых саженцев. Стрелы были слишком гибкими и тонкими, чтобы свалить кого-то крупнее кролика, но для игры вполне годились. Куклу, которую мне подарила мама, я подвешивала к наручникам в сарае и использовала ее в качестве мишени. Чаще всего стрелы просто отскакивали, но время от времени я попадала в цель. Маме не нравилось то, что я бегаю голышом, но отец не возражал.
Потом я вырвала эти картинки из журналов и спрятала их между матрасом и пружинной сеткой. Мама очень редко заходила в мою комнату, а отец вообще никогда не заходил, но испытывать судьбу я не хотела. Я хранила под кроватью и другой журнал, со статьей о первом поселении викингов в Новом Свете. Мне нравились викинги. Рисунки художника, изображавшие их жизнь, очень напоминали мое существование, только с землянками и множеством людей. По вечерам, когда отец разжигал камин, я усаживалась как можно ближе к огню и разглядывала снимки артефактов, найденных на стоянке викингов, включая человеческие кости. Я занималась этим до тех пор, пока отец не говорил, что нам всем пора ложиться спать.
Мне нравилось читать, но только в дождливые дни или по вечерам, сидя у камина. Особенно мне нравилась поэзия. Описания утреннего тумана, осенней листвы и замерзшего болота были мне очень знакомы. Даже имя у поэта было подходящее: Роберт Фрост[17]. Я часто спрашивала себя, уж не придумал ли он его сам, как я придумала себе имя Хельга Бесстрашная, когда играла в викингов. И мне было искренне жаль, когда отец оторвал у этой книги обложку, а страницы отправил в туалет. Мама говорила, что у нас когда-то была настоящая туалетная бумага, но если это правда, то мы израсходовали ее задолго до того, потому что я ее не помнила. Страницы «Нэшнл географик» были слишком толстыми и скользкими для этой цели, но они тоже выполнили свое предназначение.
