Книга Медный лук - Элизабет Джордж Спир

Ты даешь мне щит спасения Твоего…[41]

— Ой, — в ужасе перебила его девочка. — Я вспомнила, отец хотел, чтобы я играла сегодня перед гостями.

— Тогда надо идти, — отозвался брат, поспешно поднимая свиток с Книгой Еноха. — Отец любит, когда Така играет на арфе, — объяснил он, видя изумление в глазах Даниила.

Юноша поглядел на Мальтаку:

— Никогда в жизни не слышал арфы.

— Тогда я завтра принесу, поиграю тебе, — пообещала она. — Нет, не завтра… завтра суббота. Но я не забуду.

— Оставить плошку, Даниил?

— Не нужно, я привык к темноте.

Они вылезли из коридорчика. Свет мигнул и исчез. Издалека донесся тихий, еле слышный шепот: «Спокойной ночи, Даниил». Он не ошибся, он и вправду слышал слова.

Юноша лежал в темноте, ему казалось, вокруг разливается блаженное тепло и яркий свет. Все втроем, так Иоиль сказал. Все трое вместе. И Така тоже не против него.

Научает руки мои брани и мышцы мои напрягает, как медный лук…

Ему виделся этот сверкающий лук, который собственной силой не согнет ни один человек.

Внезапно он очнулся от мечтаний. Он же получил от Иоиля ответ на свой вопрос — тот, за каким приходил. Значит, пора возвращаться. Уже два дня, ничего не говоря брату с сестрой, Даниил проверял, окрепли ли мышцы, вышагивал взад-вперед по узенькому коридорчику. Иоиль, конечно, попытается его отговорить. Лучше покинуть убежище, не прощаясь.

Они в ужас придут — ушел в субботу, когда разрешено проходить не больше двух тысяч локтей[42]. Но Закон писан для богатых и ученых, а не для бедных. За свою жизнь он уже столько раз нарушил Закон, что теперь поздно — все равно нет прощения. Что за дело, одним правилом больше, одним меньше?

Поближе к утру, когда весь дом еще спал, Даниил выполз из коридорчика. Нащупал пальцами задвижку, маленькая дверца открывалась внутрь. Протиснулся в узкое отверстие, очутился на улице. Поднялся на ноги — предстоял долгий путь к горам.

Как же хочется хоть разок услышать игру на арфе, вдруг подумалось юноше. Но он отбросил проскользнувшую мысль, повторил слова песни Давидовой:

Делает ноги мои, как оленьи, и на высотах поставляет меня…

Нет, не помогает, все равно ужасно хочется узнать, как звучит арфа.

Глава 8

Даниил явно переоценил свои силы. Задолго до того, как юноша увидел горы вдали, он понял — не надо было уходить так скоро. С трудом тащился он по дороге под немилосердными лучами полуденного солнца, останавливаясь все чаще и чаще. До крутой, петляющей среди камней тропинки, ведущей на утес, добрался только к вечеру. Посмотрел вверх — нет, подъема ему не одолеть.

Внезапно, как почудилось его утомленным глазам, какая-то темная каменная глыба высоко на утесе зашевелилась, отделилась от остальных и покатилась вниз. Самсон! Несется вниз по тропинке, минута, и он уже у ног юноши. Даниил пытается заговорить, но с измученных губ не сорваться ни звуку. Великан вскочил, поднял Даниила на руки, понес наверх, в пещеру.

Самсон не позволял ему вставать еще три дня. Сторожил, нависая над ним, словно гигантская тень. Приносил воду, смешанную с вином, добавлял в нее сок, выжатый из корневищ горных лилий. Выхватывал лакомые куски добычи прямо из-под носа у самого Роша — кормить подопечного.

Даниил заметил — обитатели пещеры уже привыкли к Самсону, относятся к великану гораздо спокойнее. Но никогда с ним не спорят. Что до него, Даниила, то теперь и ему выказывают куда больше уважения. Передача сведений действует безотказно, слухи о его подвигах в городе незамедлительно достигли ушей обитателей пещеры. Никто не надеялся увидеть юношу живым, все считали, он мертв или схвачен солдатами. Одни восторгались его стойкостью, другие радовались — он снова приглядывает за Самсоном. Пару дней все превозносили Даниила, словно невесть какого героя, а потом забыли, перестали обращать внимание, и жизнь в пещере потекла своим чередом.

Но сам Даниил изменился. Раньше он даже себе не признавался, как одиноко ему здесь, в горах. Он боготворил Роша и боялся его. Сражался бок о бок, ел и спал вместе с обитателями пещеры, суровыми воинами банды. Но несколько дней, проведенных в тесном коридорчике дома Иоиля, открыли ему другой мир. Существуют, оказывается, люди, с которыми можно поговорить, поделиться, они чувствуют твою боль, ощущают как свое бремя, столько лет носимое тобой в одиночку. Воспоминание о принесенной вместе клятве посверкивало в памяти горячим угольком, полускрытым в глубине кузнечного горна.

Лежа на солнцепеке, прижавшись спиной к нагретому камню, Даниил повторял про себя перечень деяний древних, о которых читал ему вслух Иоиль, — славные подвиги Иисуса Навина[43], Финееса, Саула[44] и Давида[45]. Но чаще всего он думал о Иуде Маккавее[46], том, что придумал условный знак — «Божья победа». Остальные жили и сражались в древние времена, но Иуда Маккавей — совсем недавно, с тех пор и двух сотен лет не прошло. Тогда Израиль тоже был под пятой язычников — беспомощен, как сейчас. Иуда с помощью других храбрецов — отца и братьев — осмелился поднять восстание и победил захватчиков. Израиль ненадолго обрел возможность дышать воздухом свободы. Здесь, в этих самых горах, Иуда, юный, отважный и хитроумный, словно горный лев, прятался от врагов, отсюда неожиданно бросался на них. Сколько смельчаков радостно положили свои жизни за Иуду. Как же их мало… всегда так мало. Но на этот раз… Юноши повсюду только и дожидаются своего часа. Вместе с Иоилем они их отыщут.

А как насчет третьей в союзе? Даниил все никак не мог разобраться. Мальтака! Он знает только двух девчонок и обеих не понимает. По сравнению с его сестрой, Така словно роскошный цветок — красная полевая лилия, великолепная, гордая. Сомневаться не приходится, она жизни не пожалеет для брата, но во всем прочем… Непонятно. Даже когда просто вспоминаешь о ней, на душе неспокойно. Юноша пытается выкинуть ее из головы, все, хватит, запретил же он себе думать о Лии. Эти девчонки, такие непохожие, но обе могут разрушить их планы.