Книга Курам на смех - Лион Измайлов

Однажды в Москве ко мне обратился муж Ларисы Рубальской, Давид. Он попросил сделать билеты на наш концерт в Баку своему бакинскому родственнику.

В Баку этот родственник позвонил мне и сказал:

– Это Дод брата говорит.

Я ему отвечаю:

– Может быть, брат Дода?

– Это без разницы, – сказал он мне.

Днём он приехал к нам в зал и сказал, что ему нужно четыре билета, но непременно в первый ряд.

Я ответил, что у меня билеты только в четвёртый ряд.

– Тогда познакомь меня с администратором, я сам договорюсь.

Я познакомил его с администратором и ушёл.

Позвонил Гарику, сказал, что у меня есть для него билеты в четвёртый ряд. Гарик ответил, что у него уже заказана бронь ЦК в первый ряд.

Перед самым концертом я вышел в фойе и услышал жуткий крик. Кричал Гарик. Он рвал и метал, он орал на администратора, поскольку его цековская бронь пропала.

Я, как мог, успокоил его, дал ему билеты в четвёртый ряд.

Когда начался концерт и я вышел на сцену, в первом ряду я увидел брата Дода, он гордо сидел в морской фуражке с крабом, и рядом сидели три его родственника.

Дод брата или брат Дода своего добился.

Впоследствии я бывал у Гарика на сборах в Загульбе и на знаменитом его матче с Каспаровым, когда его называли «долгоиграющий проигрыватель». Вся система была против него. Но он выдержал, не проиграл.

А уж в 90-х годах он вдруг стал жутко агрессивным, и поговорить по-нормальному с ним у меня уже не получалось.

Ну и что? Всё равно шахматист он когда-то был гениальный.

Александр Градский

Мы с моим другом Леонидом Хавронским отдыхали в Крыму, году в 1970-м. К нам в пансионат приехали посланцы спортлагеря МАИ. Приглашали нас возглавить команду КВН для встречи с командой Энергетического института.

И вот мы с командой МАИ и болельщиками в спортлагере МЭИ. Знаменитый на весь Крым был лагерь. На их праздник Нептуна съезжались люди со всего Крыма.

Начался КВН. Капитаном МАИ был я, капитаном МЭИ был Александр Градский. В то время он с ансамблем «Скоморохи» каждый год играл в лагере МЭИ.

Дошли до конкурса капитанов. Он состоял из трёх частей. Первая – приветствие. Я сказал что-то комплиментарное. В ответ Градский спел песню со словами «посмотрим, кто из нас дурак».

Во второй части мы должны были сочинять буриме. Рифмы ему давала моя команда, а мне – его. Я попросил своих давать Градскому самые простые рифмы. А мне энергеты дали рифмы замысловатые. Поэтому моё стихотворение получилось смешнее.

И наконец, последняя часть конкурса – мы должны были обрисовать внешность соперника.

Тут уж я «погулял» по его внешности как следует. Зал хохотал, Градский не выдержал и обрушил на меня поток брани. Тут даже его болельщики не выдержали и засвистели. Короче, конкурс капитанов я выиграл со счётом 4–2.

И весь КВН мы выиграли. Через некоторое время Градского выгнали из лагеря. Поговаривали, что из-за проигрыша в КВН, но, думаю, причина была другая. Градский в то время был парень хулиганистый и что-нибудь там наверняка устроил.

Через несколько лет я встретил Градского. Он женат был на Вертинской и жил в одном доме с Аркановым. Мы встретились у подъезда случайно, я его спросил:

– Ты меня помнишь?

Он сказал:

– Я тебя, По́ляк, в жизни не забуду.

Он знал меня под настоящей фамилией. Впоследствии мы с ним и выступали где-то вместе.

В 90-х годах он довольно часто снимался в моей передаче «Шоу-Досье» и всегда поражал меня своим прекрасным голосом.

А ещё меня Градский поразил тем, что он единственный из всех моих знакомых читал «Иудейскую войну» Иосифа Флавия. Я же читал только «Иудейскую войну» Лиона Фейхтвангера.

Белла Ахмадулина

С Беллой Ахатовной Ахмадулиной мы выступали в Ташкенте. Я – первое отделение, а она – второе.

Дело в том, что после журнала «Метрополь», где она напечаталась, всем участникам перекрыли кислород. По всем домам культуры и концертным залам разослали «чёрные» списки. Но в Ташкент эти списки, видно, не попали.

У Беллы в Ташкенте был поклонник, один из секретарей горкома. Он её встретил в аэропорту, повёз тут же на обед и там напоил.

Мы ждали Беллу в концертном зале. Она приехала совсем не в форме. Концерт надо было отменять, но Белла сказала, что будет работать.

Я сказал:

– Может, вам принять аспирина?

Белла вскинулась возмущённо:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду аспирин.

Белла промолчала.

Вечером она еле дошла до микрофона. Стихи она читала на автомате, а то, что она пыталась сказать между стихами, полностью выдавало её состояние.

Впервые в жизни после концерта, когда мы шли по лестнице, зрители кричали нам:

– Позор!

Администратор сказала:

– Отменяем гастроли!

У Беллы было бедственное положение с деньгами, поэтому она тут же прекратила пить, и дальше, все три дня, мы с ней прекрасно выступали.

У этих концертов была одна особенность. Один день была полная левая половина, а правая – пустая. Другой день – наоборот.

Оказалось, что одну половину зала продавали в университете и институтах, а вторую – на заводах.

Моё отделение заканчивалось словами миниатюры про детей: «Классный Днепр при клёвой погоде».

Потом на сцену выходила Белла и замечательно читала свои стихи.

У неё выступление заканчивалось четверостишием:

Всё остальное ждёт нас впереди.Да будем мы к друзьям своим пристрастны.Да будем думать, что они прекрасны.Терять их страшно, Бог не приведи.

К концу гастролей мы с ней уже были друзьями.

В последний день я сидел у неё в номере, мы пили чай, и всё время приходили поэты с тетрадками стихов. А когда мы оставались одни, тут же приходила дежурная по этажу, которой поручили следить за нами.

Белле это надоело, и она сказала дежурной:

– Дорогая, то, о чём вы думаете, мы могли сделать и в Москве.

После Ташкента Белла поехала в Тбилиси, где выступала в филармонии на две с половиной тысячи зрителей.

Впоследствии, в Москве, когда мы встретились в ЦДЛ, она рассказала:

– Грузины говорят: «Ваш выход». А я им: «А где же «классный Днепр при клёвой погоде?» Я привыкла выходить после этих слов».