Книга Меня зовут Мина - Дэвид Алмонд

Мистер Непущаль вынул из внутреннего кармана чёрного пиджака рекламную брошюрку и протянул маме.

— Ознакомьтесь, не повредит, — сказал он.

Ну вот, опять я вспомнила о Коринфском проспекте! Я хватаю блокнот и ручку и выскакиваю из комнаты. Об этом можно писать только на дереве! Мама в гостиной, говорит по телефону. Я на ходу беру яблоко из вазы на кухне и откусываю кусок. Надеваю кеды. На улице, похоже, холодно, так что я прихватываю куртку и шарф. Мама всё ещё на телефоне.

— Я выйду, мам! — кричу я.

Она не откликается.

— Я пойду на улицу, ладно? — кричу я снова. Прислушиваюсь. И, пожав плечами, направляюсь к двери. Но тут она как раз выходит из гостиной.

— Я — на дерево, мам, — говорю я, предъявив блокнот и ручку.

— Хорошо.

— А кто это был?

— Кто был где?

— С кем ты говорила?

— По телефону? Это Колин.

— Что за Колин?

— Колин Поуп. Помнишь? Ты с ним на прошлой неделе познакомилась, в театре. В антракте.

— А-а, этот…

Мама смотрит на меня, скрестив руки на груди.

— Да. Этот.

Этого помню. Колин Поуп, тощий высокий человек, в руке — бутылка пива.

— Он ведь приятный человек, верно?

Я пожимаю плечами. Приятный? Не уверена. Я, вообще-то, помню его весьма смутно. С какой стати я должна его помнить? И что значит «приятный»? Он пожал мне руку и сказал, что много обо мне слышал. А я, кажется, ничего не ответила. Мама с этим Колином болтали, пили пиво и грызли орешки, а я изучала программку. Пьеса называлась «Сказки братьев Гримм». Помню, я усомнилась насчёт волков: действительно ли они так кровожадны, или в сказках на них напраслину возводят? Но вслух спрашивать не стала — уж очень весело болтали взрослые.

— Верно? — повторяет мама.

— Что-то не помню.

Она усмехается.

— Пойду на дерево, — сообщаю я.

— Беги.

Я иду к двери. И замираю, не оборачиваясь.

— Что он хотел? — спрашиваю я.

— Ничего. Просто.

— Долго же вы разговаривали! Про ничего и просто.

Я закрываю за собой дверь.

Ха! Колин Поуп!

Я на дереве. Листья уже не такие нежные — растут и толстеют. Я проверяю яйца. Всё по-прежнему: на месте, все три, бесконечно прекрасные.

Дрозды пронзительно кричат: тррр-гик-гик!!!

— Да ладно вам, — шепчу я и спускаюсь на свою ветку, в густую листву. Скоро меня тут вообще видно не будет, даже снизу.

Ладно, пора вспоминать.

В тот день за мной прислали красное такси — наверно, чтобы не отвертелась и поехала-таки на Коринфский проспект. Мама отправилась со мной. Таксист был в жёлтой майке. На спине надпись: ПЕЛЕ.

Он вёл машину и поглядывал на меня в зеркальце.

— И многих вы возите на Коринфский проспект? — спросила я.

— А то! У меня с ними договор. Возить вас не перевозить. Тьма трудных детей.

Он ехал мимо парка к центру в плотном потоке машин.

— Так что историй у меня в запасе целая куча, — добавил он.

— Расскажите!

— Не могу.

Он покачал головой и, оторвав руку от руля, почесал нос.

— Конфиденциальная информация, — сказал он. — Разглашению не подлежит.

Он опустил стекло и положил локоть на бортик.

— Работу боюсь потерять, — сказал он.

Мы двигались еле-еле — мимо офисных и торговых центров. Наконец въехали на мост: над нами красиво изгибается арка, под нами искрится река.

Я поймала на себе его взгляд.

— А тебя-то за что? — спросил он.

— Вы о чём?

— Ладно, не хочешь рассказывать — не надо. Я заткнусь. Но некоторые дети любят поплакаться мне в жилетку. То есть в майку. Главное — если поделишься, — за эти стены ничего не просочится. Могила.

Я взглянула на маму. Она — на меня.

— Полагаю, это останется нашей личной тайной, — сказала мама.

— Да ладно, мам, — сказала я. — Мистер Пеле не проговорится.

— Я — Карл, — уточнил водитель.

— Хорошо, Карл, слушайте. Я совершила настоящее преступление.

— Врёшь!

— Чистая правда. Я напала на учительницу.

— С кулаками?

— С ручкой.

— Ручкой?

— Да. Шариковая ручка — отличное оружие. Удар пришёлся в самое сердце. Я с виду, может, и безобидна, но меня надо вовремя останавливать. Иначе я вхожу в раж и совершаю тяжкие преступления. Кровавые.

Я свирепо оскалила зубы. Карл удивлённо вздёрнул брови, покачал головой и тихонько присвистнул.

— Недаром говорят… — протянул он.

— Что говорят?

— Что в тихом омуте…

— Черти водятся? Вот именно! По лицу никогда не скажешь.

Он долго ехал молча.

— Она сама напросилась, — произнесла я.

— Да ну?

— Ну да! Квохтала, как курица. Ко-ко-ко да ко-ко-ко.

— Прямо ко-ко-ко? — переспросил Карл.

— Да. А потом кудах-тах-тах!

— Мне тоже такие в школе попадались, — сказал Карл.

— Как звали? Не миссис Черпенс?

— Не-е-е, у нас мужик был. Мы его Промокашкой прозвали. Имя не помню.

— И тоже ко-ко-ко?

— Да, но только он рычал ещё при этом, как дикий зверь. Выходило покруче, чем ко-ко-ко. Буквально прям целое раскудах-тах-тах! Примерно так.

— Вы тоже на него с ручкой набросились?

— Куда там! Он был крупный такой амбал. Я против него козявка. И характерец у него был адский, это факт. Так что я просто затыкал уши.

— Надо было не уши, а его самого заткнуть. Как я — миссис Черпенс. Ишь раскудахталась.

— Ручкой в сердце?

— Да. Ей на пользу пошло.

— Померла?

— Она живучая.

Я посмотрела вниз, на воду, что текла под нами к морю. И спросила:

— Карл, вы футболист, да? Как Пеле?

Он усмехнулся:

— Я даже лучше Пеле.

— Правда?

— Клянусь! Ты бы видела, какой красавец-гол я забил в парке на прошлой неделе. Вспоминаю — дух захватывает.