Книга Записки военного альпиниста. От Ленинградских шпилей до вершин Кавказа. 1941-1945 - Михаил Бобров

ИЗ ДНЕВНИКА: 12 декабря 1941 года

«Сегодня днем произошла интересная встреча. В 12 часов, когда мы вылезли наверх проверить подвеску блоков, к собору подъехал грузовик с красноармейцами. Они подняли в ящиках и установили на верхней колокольне приборы дальнего видения. Еще через час к собору подъехали четыре легковые машины. Из них вышли военные и штатские люди. Через какое-то время раздались шаги и голоса на верхней колокольне. Один из военных стал докладывать о расположении фашистских позиций, хорошо просматриваемых в оптические приборы. Присутствующие пожелали познакомиться с верхолазами. О нашей работе коротко рассказывал военный, которого мы иногда встречали в ГИОПе у Н.Н. Белехова. Другой – высокий, худощавый и подтянутый мужчина в серой каракулевой шапке и теплом военном пальто цвета хаки – с доброй улыбкой спросил нас:

– Ну и как, меньше снарядов падает?

– В районе Исаакия, Адмиралтейства, Инженерного замка действительно меньше прицельной стрельбы, – ответили мы и добавили: – Скоро будет меньше и в районе Петропавловской крепости.

– По нашим сведениям, тоже, – кивнул высокий и подошел к окулярам. Он что-то внимательно рассматривал на горизонте, откуда били орудия фашистов. Потом оторвался от окуляров и спросил: – Это правда, что вы карточки служащих получаете?

– Правда.

Он поглядел на стоящего рядом товарища. Тот поспешно достал из планшетки блокнот и что-то записал. Только после того, как нежданные гости покинули крепость, мы узнали, что приезжали секретарь горкома КПСС А.А. Кузнецов, председатель горисполкома П.С. Попков, еще какие-то люди. Разговаривал с нами, как оказалось, Кузнецов. Сегодня для нас счастливый день – мы все четверо получили рабочие карточки. Ура!»

Морозы становятся невыносимыми. Холод заставляет думать о еде, особенно о горячей. Чем больше думаем, тем больше есть хочется. Двигаемся как сонные мухи. Быстро устаем. Особенно быстро сдает Алоиз.

31 декабря мы работали на шпиле днем, так как собирались встречать Новый год всей бригадой на квартире у Леонида Александровича Жуковского. Он жил в начале Кировского проспекта, неподалеку от мечети. Оля Фирсова с Алей Пригожевой должны были подойти к нам после работы на шпиле Инженерного замка. Договорились встретиться у собора, и поэтому мы то и дело поглядывали вниз: не появились ли девушки. За месяц мы покрасили крест, ангела, шар, шпиль и малый купол над верхней звонницей.

Неожиданно начался воздушный налет. Заговорили зенитки с бастионов крепости, с площади Революции, стрелки Васильевского острова, Марсова поля, площади Декабристов. Зенитчиков поддержали артиллеристы кораблей, стоявших на Неве. Фашистским самолетам удалось прорваться в небо над городом. Начали рваться бомбы, рушиться здания, возникли пожары.

Мы видели, как загорелись и потянули за собой дымный шлейф подбитые самолеты. Резко усилился огонь зенитных батарей с бастионов Петропавловки. Бомбы начали падать в Кронверкскую протоку. Слышался нарастающий свист с неба. Мы чувствовали себя беззащитными на восьмидесятиметровой высоте. Выходной лаз на двадцать метров выше. До него быстро не доберешься.

Три бомбы разорвались за моей спиной неподалеку от собора. Обдало жаром, во рту появилась горечь. И вслед за тем оглушило мощным взрывом. Это взорвалась бомба рядом с усыпальницей под шпилем. Горячая воздушная волна потащила меня вверх-назад от шпиля. Ослепленный пламенем взрыва, я ощутил себя в свободном полете. Взрывной волной меня болтануло маятником метров на шесть. Волна ослабла, и я стал падать вниз-вперед, рывок, как при раскрытии парашюта, трос натянулся, и я стремительно начал приближаться к шпилю. По ту сторону шпиля я увидел встревоженные глаза Алоиза. Но он ничем не мог помочь в это мгновение. Удар был неизбежен. Пытаясь самортизировать, я инстинктивно выставил вперед руки и ноги. Тем не менее встречный удар был сильным. В глазах потемнело, и, теряя сознание, я стал проваливаться в бездонный темный колодец.

Когда пришел в себя, ощутил руки Алоиза, вытиравшего кровь с моего лба. Нас медленно спускали на тросах к верхней колокольне. У лебедки приняли двое солдат-помощников. Голова гудела, в ушах стоял звон, тело отяжелело. Хотелось тишины, покоя. Хотелось вечно висеть без движения в парашютных лямках. Алоиз сделал мне перевязку…

Новый год неожиданно встретили на крейсере «Киров». Нас пригласили в гости моряки, подвозившие снаряды зенитчикам Нарышкиного бастиона. Жуковский представил командиру корабля всю нашу бригаду, рассказал о высотных маскировочных работах, об архитектурных памятниках города.

Больше всего нам, голодным и промерзшим, запомнился торжественный ужин: серые макароны по-флотски, квашеная капуста, репчатый лук. Из НЗ выделили гостям по 100 граммов водки, а девушкам – по плитке шоколада. Помню, как Жуковский разговаривал с командиром корабля, а тот расспрашивал его о нашей работе. Помню доброе братское отношение и внимание к нам старшин и офицеров. Должно быть, что-то еще происходило вокруг, но все остальное вытеснила из моей памяти каша – обыкновенная пшенная, рассыпчатая, крупинка к крупинке, мягкая. Такую можно приготовить только в русской печи. С маслом! Это было счастье! Большая глубокая миска счастья! Все вокруг для меня перестало существовать – я ел кашу. Никогда до этого и никогда после я не испытывал ничего подобного. Можно ли было запомнить что-либо еще, кроме такой еды?

Командир крейсера провозгласил тост: «За героических защитников Ленинграда, за нашу Победу! За то, чтобы сорок второй год стал годом разгрома фашистов у стен Ленинграда!»

С нашими нагрузками нам, конечно, не хватало еды. Одолевала цинга: я видел, как доходит Алоиз, ему становилось все хуже и хуже. Не знаю, почему один слабеет раньше, другой – позже, видимо, сыграла роль рана, полученная Алоизом на финской войне. Я понимал, что он уже не вытянет.

3 января в собор приезжал представитель митрополита Ленинградского и Ладожского Алексия. Он спросил нас, можем ли мы принять митрополита, когда ему удобно приехать, чтобы не отрывать нас от работы. Все это выглядело неправдоподобно, но он успокоил нас и заверил, что митрополит интересуется нашей работой и хочет с нами встретиться. Такой честью, оказанной нам, мы были, признаюсь, удивлены. Договорились на 5 января.

Наш сторож Сергей Максимович Ярошевич накануне встречи с митрополитом весь день провел на галерее под куполом собора, где поставил силки на голубей. В городе давно переловили всех птиц. В Петропавловке же они еще попадались в силки сторожа. В такие дни мы просыпались от аромата голубиной похлебки. Если бы не этот приварок Максимыча, вряд ли у нас хватило бы сил подниматься на шпиль. Максимыч, человек глубоко верующий, собирался достойно встретить владыку.

Мы ожидали Алексия в указанное время на паперти. Из подошедшей к входу в собор автомобиля эмочки вышел высокий стройный человек с монаршей осанкой. Это был митрополит. Мы поздоровались с гостем за руку и, не зная о чем говорить, неловко замялись. Максимыч быстро припал к руке владыки, встал за его спиной и замер, поедая его глазами.

– Пойдемте к нам, – предложил Алоиз, – чего тут на ветру мерзнуть.