Книга Записки военного альпиниста. От Ленинградских шпилей до вершин Кавказа. 1941-1945 - Михаил Бобров

В архиве Государственного музея истории Санкт-Петербурга я ознакомился с документами, переданными 22 ноября 1983 года в дар музею дочерью инженера Леонида Александровича Жуковского гражданкой Финляндии Татьяной Жуковской-Сикконен.

Среди этих документов оказалась техническая смета на защитно-маскировочные работы колокольни и шпиля Петропавловского собора, составленная 27 октября 1941 года инженером В. Егоровым и утвержденная Л. Жуковским (ГМИЛКП 319938).

Согласно этой смете для подготовки под окраску и окраски всей поверхности шпиля и куполов под ним (800 квадратных метров) необходима работа в течение 70 дней бригады из шести человек (два маляра-верхолаза 6-го и 7-го разрядов, два такелажника-верхолаза 4-го разряда, сигнальщик-верхолаз 4-го разряда и телефонист 4-го разряда). На деле же работали всего два маляра-верхолаза – М. Бобров и А. Земба, – которым помогали на лебедке два больных солдата. Если учесть, что окраска шпиля производилась в морозы за тридцать градусов, в условиях артобстрелов и воздушных налетов, то становится ясно, насколько проектные условия работы отличались от реальных.

Однако вернемся к маскировочным работам. Наконец-то на шпиле установили полевой телефон. Теперь мы могли переговариваться с подсобниками, доставляющими краску наверх, и инженером Жуковским, находящимся внизу.

Вооружившись кистями и ведрами с краской, подвешенные в парашютных лямках, мы принялись закрашивать золотой шпиль с крестом и ангела в цвет мглистого неба. В сильные морозы краска ложилась плохо, отваливалась слоями. Пытались прогревать поверхность шпиля паяльной лампой. Не помогало. Вновь и вновь приходилось наносить краску на одно и то же место. Работа наша казалась бесполезной.

Самое большое впечатление осталось от работы на ангеле. Сидя на крыле ангела, окрашивая крест и самого ангела, мы легко проворачивали его в штиль вокруг креста. Ощущение незабываемое – паришь вместе с ангелом над городом. Он податлив и послушен. Высота креста 6,5 метра, ангела – 3,6 метра, размах крыльев – 3,8 метра, диаметр яблока – 1,7 метра, вес ангела – 0,5 тонны. Благодаря вращению Земли, как и все высотные сооружения, верхняя часть шпиля с фигурой ангела получает некоторую раскачку и даже в безветрие колеблется с амплитудой до 75 сантиметров.

В статье «К вопросу о сооружении шпиля» архитектор-реставратор Н. Ознобишина отмечает: «Рапорт Журавского интересен тем, что у него впервые упоминается об установке на кресте образов. При визуальном обследовании демонтированного в 1991 году креста в центре с обеих сторон было обнаружено по четыре отверстия, служивших, видимо, для закрепления икон. Нами был предпринят поиск дополнительных сведений по этому вопросу. Известно, что на вершине шпиля неоднократно проводились профилактические ремонтные работы. Выяснилось также, что начальник ГИОПа (1930–1950) Н.Н. Белехов знал о наличии ранее образов на кресте, о чем он рассказывал в годы Великой Отечественной войны М.М. Боброву, альпинисту, выполнявшему маскировку шпиля. Однако в документах архива ГИОП (акты и переписка 1918–1944 гг.) каких-либо сведений о местонахождении образов и обстоятельствах их утраты обнаружить не удалось».

Действительно, перед моим подъемом на шпиль Петропавловского собора в 1941 году Николай Николаевич Белехов давал мне такую информацию и задание постараться по возможности обнаружить эти образа. Он даже сам пришел в собор в день моего первого восхождения, чтобы лично получить сведения об иконах.

Но при внимательном осмотре креста образов ни я в тот день, ни Алоиз в последующих работах, к большому сожалению, не обнаружили.

Морозы замучили нас. Они не только проморозили шпиль, и он заиндевел изнутри, но и мы были с Алоизом проморожены насквозь. Постоянное промерзание и голод усугубляли друг друга.

Отогревались мы в своем закутке. Буржуйка служила надежно. С ее помощью не только отогревались, но и сушили одежду, кипятили воду, готовили пищу. За этим следил сторож Максимыч. Миниатюрное жилище оказалось очень уютным и теплым. На стенах висели тросы, веревки, репшнуры, обвязки, карабины, куртки, ватники. На полках, сооруженных Алоизом, расставили его книги – Джека Лондона, Вальтера Скотта, книги по альпинизму. Алоиз увлекался приключенческой литературой и вообще был романтиком. Поначалу мы питались по карточкам в столовой военного трибунала, размещавшейся в Петропавловской крепости, куда нас прикрепили. Алоизу там очень нравилась одна девочка-официантка: очень красивая была. Она тоже симпатизировала ему. Приходят обедать военные, а она кричит: «В первую очередь обслуживаем верхолазов!» Быстренько берет наши талончики, несет еду. Вместе с нами питался и Жуковский. Но однажды в столовую попала бомба. Когда разгребали развалины, вытаскивая погибших, нашли руку этой официантки. Алоиз прижал эту руку к груди, обхватив ее двумя руками, как грудного младенца, и долго ходил с ней. Потом подошел к телам погибших и бережно положил там ее руку. «Больше я сюда никогда не приду», – сказал Алоиз.

С тех пор мы стали готовить сами, на буржуйке. Отоваривали карточки в булочной на улице Куйбышева. Кастрюли и котелки имелись. Алоиз готовил отлично. На стене подвесили гильзу от 45-миллиметрового противотанкового снаряда, из которой соорудили коптилку с фитилем. Она вполне оправдывала свое название: коптила нещадно, но света хватало, потому что горела еще и свеча. Свечи выдавали в ГИОПе. Без свечей нам пришлось бы плохо: в каморке было темно круглые сутки.

Работать приходилось в основном по ночам. Фашисты не хотели лишаться последнего крупного ориентира. Когда красили шпиль днем, немцы били по маскировщикам шрапнельными снарядами, пытались обстреливать с самолетов на бреющем полете – они старались убрать нас. В темноте мы чувствовали себя наверху спокойней, хотя обстрелы продолжались и ночью, а отсветы пожаров отражались позолотой шпиля. Поэтому мы с Алоизом решили днем отсыпаться в своей келье, а на ночь выползали на шпиль работать.

Я стал замечать, что мой надежный старший друг (большой, спокойный, уверенный в себе и очень сильный парень) начал заметно сдавать, таять на глазах. Я не был так силен, как Алоиз. Меня поражала его сила. В начале ноября, когда мы только начали работу на объекте и снимали большие люстры, висевшие в соборе, вдруг соскочил трос с блока. Алоиз поднял трос с тяжелым грузом и спокойно поставил на блок. А ведь на тросе висела тяжеленная люстра. Вот это была силища!

А сейчас он начал сдавать. Чувствовалось, что Алоизу приходится заставлять себя. Раньше расправлялся с тяжестями небрежно, а тут ведро с краской поднять не может: «Мишенька, помоги». И все-таки Земба не терял чувства юмора, пытался шутить. Правда, шутки были уже не слишком веселые. Однажды ночью, когда мы висели рядышком, закрашивая шпиль, и находились над маленьким кладбищем комендантов крепости, глянув вниз, Алоиз сказал: «Мишуня, а ведь правда, неплохое местечко? Давай поклянемся друг другу, что если кого-то из нас убьют, то другой похоронит его здесь, с комендантами. Представляешь, когда-нибудь начнут научные работники разбираться с этим кладбищем, а тут еще какой-то комендант – неучтенный». Мы расхохотались, но поклялись так и поступить.

Как отец ухаживал за верхолазами смотритель собора Сергей Максимович, старый солдат, участник трех войн: Русско-японской, Первой мировой и Гражданской. Он рассказывал о царях, захороненных в соборе. К возвращению маскировщиков со шпиля Максимыч растапливал буржуйку, кипятил воду. Часто, расставив силки, он ловил голубей, подкармливал нас.