Книга Монета желания - Денис Чекалов

Слушая слова его и вглядываясь в серьезные лица напротив, Адашев неожиданно для себя решился, подумав: «Никаких особых секретов я им сообщить не могу, о посольстве в Стамбул и так многие знают. Государь Иван Васильевич особой тайны из этого не делал, да и мужики, видно, не из болтливых. Возможно, все трое мне и понадобятся».

После чего, прихлопнув ладонями по краю стола, как бы сам перед собой одобряя принятое решение, начал говорить:

— Хоть вы и сами понимаете, но допрежь всего скажу, — все, что услышите здесь, пусть в этой комнате и остается. Кто решится со мной ехать, может только осторожно жену предупредить, но только в том случае, если ей как себе доверяет. Кто останется — ни для кого ничего не знает.

Увидев согласные кивки в ответ, он продолжил.

— Великий государь Иван Васильевич шлет меня с посольством к султану Сулейману, собравшему в своих руках огромную силу и власть. Врагов у Руси много, и всякий его поддержкой заручиться не прочь. Люди, на которых я всю Жизнь полагался, погибли в прошлом походе, и теперь мне нужны такие же, преданные, сильные, честные товарищи, от кого ничего скрывать не надо, и кто не только совет сумеет дать, но и меч в защиту своего дела поднимет. О тебе, Петр Иванович, слышал речи хвалебные от людей, уважения достойных. Потому и ты в помощники себе абы кого не выберешь. Если бы ты с сыном и другом своим согласились идти со мной, то и достаточно было бы. А нет — назови людей подходящих, хоть лучше вас, уверен, не будет никого.

Он помолчал, чувствуя, что во рту пересохло, — не от волнения перед самим разговором с незнакомыми людьми, это для него не диво было при исполнении посольских дел в течение многих лет, а от возможного отказа Петра идти с ним, потому что для себя Федор уже неколебимо определил, что лучшей кандидатуры ему не сыскать.

Хозяин дома заметил, что гость несколько раз непроизвольно в разговоре протягивал руку к расписным глиняным чашкам, стоявшим на столе пустыми, просто чтобы их красотой полюбоваться. Взглянул на Спиридона, тот понял и вышел в первую комнату, возвратившись с бутылью медового кваса и кружками, которые расставил перед всеми.

— Угощайся, боярин, — проговорил Петр, — наливай сам, сколько надобно.

Адашев поблагодарил, наполнив стакан, жадно выпил вкусный напиток, сразу утоливший жажду и вроде как пригасивший волнение. Федор встал и заговорил, расхаживая по комнате, в то же время зорко следя, какое впечатление оказывают его слова на слушателей.

— Вам следует знать, что хоть и царское это поручение, но неволить никто не станет. Ибо посольство уже определено, а с разрешения государя я ищу людей, можно сказать, для себя лично, взамен тех, кого Бог призвал к себе.

Трудна и опасна будет дорога в Стамбул, да и там, неизвестно, как дело повернется. Иная вера, иные нравы, да и турки больше на силу свою надеются, чем на переговоры. А пример этому — осада Константинополя, готовясь к которой, тогдашний султан Мухаммед Второй построил неприступный замок там, где Босфор сужается, назвав его «Богар-Келен», что значит «Перережь горло».

Этим он отрезал Константинополь от морского пути, по которому в город доставлялся хлеб. Когда императорские послы явились к нему, говоря о беззаконии такого поступка, нарушающего мир, тот ответил: «Я могу делать все, что мне угодно. Оба берега Босфора принадлежат мне. Тот, восточный — потому, что на нем живут османы. Этот, западный — потому, что вы не умеете его защищать. Скажите вашему государю, что если он еще раз вздумает прислать ко мне с подобными вопросами, я велю с посла живьем содрать кожу».

Теперь же, когда Константинополь пал перед нашествием турков, как и многие другие государства, султан, Сулейман Великолепный, писал в двадцать шестом году королю Франциску Первому: «Наши славные предки и наши знаменитые предшественники (да освятит Господь их могилы) никогда не прекращали войн для того, чтобы отразить врага и покорить новые земли. И мы так же следовали их примеру. Мы непрестанно завоевывали провинции и сильные неприступные крепости. Днем и ночью наш конь стоит оседлан, а мы опоясаны саблей».

Нашей целью является исключить Русь из сферы военных притязаний империи Османов. А если Сулеймана удастся уговорить, не так будут досаждать и другие наши соседи. Сейчас главное, что нам нужно, — время для передышки.

Федор не желал настаивать, принуждать, специально затронул воинственный характер турецких султанов и опасность миссии, желая, чтобы решение было принято осознанно — только тогда на человека положиться можно. Потому, отпив кваса, присел за стол, оглядел не проронивших ни слова мужчин, добавив:

— Значение имеет не только ваша смелость, надежность, но и то, что вы ни в какие политические распри не замешаны. После пожара великого время уже прошло, снова бояре голову поднимают, против царя интригуют, а ты ни за кого из них не стоишь. Только государь да правда для тебя важны, никто не может повлиять на тебя.

Сказав, что хотел, Федор поднялся, встали и остальные.

— Больше говорить мне нечего, да и незачем, — промолвил Адашев. — Думай сам, что решишь, то и будет. Мне в Москве еще дней десять быть, за ответом приду через неделю.

Петр рек:

— Я подумаю, но сразу говорю — с женой посоветуюсь. Если нельзя, сразу отвечу, не по пути нам с тобой.

— Делай, как хочешь, но и ее упреди — лишняя молва ни к чему.

С этими словами он направился к выходу, проститься с хозяйками. Там уже все было прибрано, головы женщин прикрыты, что, однако, не скрывало их красоты. На столе под белым полотенцем «отдыхала» первая партия пирогов.

— Не по-людски получилось, — с сожалением заметила Аграфена. — Гости в доме побывали, а их только квасом и угостили. Может, все же присядете, отведаете пирогов? Да и вообще угощение найдется, грех жаловаться.

Но Федор отказался, улыбаясь, как мальчишка, стянул пару горячих пирожков, сказав:

— На дорожку. Веселей идти будет, да и как не попробовать, от запаха дух захватывает.

Ребяческая выходка его всех насмешила, ослабив напряжение после разговора, и у мужчин, да и у женщин, ломавших голову о причине раннего и неожиданного появление важного гостя. Проводив Адашева, Петр вернулся в дом, пытаясь выглядеть непринужденно, сказал:

— Ну, рукодельницы, умелицы вы наши, оделите нас пирогами да молоком. Больше ничего не надо, мы в той комнате посидим, поговорим немного о деле. А вы не волнуйтесь, нет причин.

Аграфена с Полиной принесли большое блюдо горячей выпечки, кувшин молока, большие глиняные кружки — каждому свою. Когда собирались за едой с Потапом, эти кружки непременно должны были стоять на столе, во всякое иное время что Петру, что Спиридону было безразлично, из чего пить. Подарила их им Аграфена на Рождество, и каждый дорожил своей, не допуская к ней никого. Над этим детским пристрастием смеялись и жены, и сыновья, но ничего не менялось.

На кружке у Петра был изображен сокол, расправивший крылья над желтеющей степью, у Потапа — лесная чаща, малинник, из которого выглядывала забавная мордочка медвежонка, у Спиридона — изящный небольшой корабль, расправивший белые паруса и подплывающий по голубым волнам к неизвестному городу, стоящему на гористом берегу.