Книга Черная радуга - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я достала замшевый мешочек с моими магическими советчиками, закрыла глаза и аккуратно выкатила кости на скатерть.
33+20+3.
«Время от времени любые дороги пересекаются с тропинками, по которым к людям подкрадывается беда».
Если верить, что гадание — это способ определения наиболее вероятного развития событий, то мне следует готовить себя к крупным огорчениям. А может быть, кости имеют в виду вовсе не меня?
* * *
…Девятиэтажное, безликое, восьмиподъездное сооружение протянулось вдоль улицы на добрых двести метров.
Много ли надо русскому человеку?
Отдельный угол и работающий мусоропровод — ответили бы нам современные зодчие, спроектировавшие сие «чудо».
А как быть, если хочется иметь погреб, домофон, нормальную автостоянку, прачечную, спортзал, магазин и кафе, а также летний сад на крыше? К ним чистые стены, цветы на подоконниках и занавески на лестничных клетках?
Пустая банка из-под пива заскрежетала по полу. Свинарник тот еще. В подъезде вонь. Но лифт, вопреки всему, работает. Кнопка четвертого этажа обгорела. Скорее всего работа какого-то не в меру любознательного подростка. Пришлось нажать на ее обугленные остатки.
Дверь открыла убегающая на работу замученная жизнью хозяйка, продолжающая, несмотря на приближающееся время «ч», носиться по квартире в бигуди.
— Здравствуйте, вам кого?! — поинтересовалась она неприлично громко, продолжая держать одной рукой за косичку маленькую дочь.
— Соседей ваших нет дома?..
Она отправила чадо в глубь квартиры.
— У Савельевых убили сына. Они повезли его хоронить в деревню.
Я предъявила лицензию.
— Вы не можете мне ничего рассказать?
— Вы знаете, я на работу опаздываю, — она подергала рукой домашний халат, намекая на невозможность продолжения разговора из-за недостатка времени. — Поговорите лучше с Петром Геннадиевичем. — Указательный палец несколько раз ткнул в противоположную дверь. — Игорь, как пришел из армии, все время пил. Обычно на пару с соседом.
Я послушала ее совета и пару раз нажала на кнопку звонка.
— Звоните еще, — подначивала не исчезнувшая за бетонными стенами бигудиносная мамаша. — Он обычно с ночной когда приходит, — она щелкнула пальцем по горлу, — спит до полудня, потом снова на работу.
— Спасибо, попробую.
Постояв немного, я снова нажала на звонок.
Наверное, после десятой попытки дверь распахнулась, и заспанное существо, способное нести игрек-хромосому, уставилось сквозь пьяный туман на растревожившую его дамочку.
— Завьялов Петр Геннадиевич слушает, — сообщил он, приглаживая фрагменты волос на почти голой кости, защищающей зачатки мозга.
Я впихнула его внутрь.
— Ты зачем Игорька споил, быдло?!
Он не ожидал столь интенсивного воздействия, а потому просто сделал пару шагов назад и упал на спину, сильно ударившись головой.
Я испугалась. Только не в отключку! Только не в обморок! Неужели именно это предвещали кубики?
Петр Геннадиевич застонал и приподнялся.
— Ты сдурела, телка!
«Хорошо, что у тебя череп крепкий», — похвалила я про себя матушку-природу.
— Ты почему, скотина, парня молодого извел?! — Я вытащила фотографию Игоря и стала тыкать ему в лицо. — Зачем споил? Зачем?!
Фотография была сделана без соблюдения каких-либо этических норм. С нее смотрели открытые глаза безжизненного тела. Ничего приятного в созерцании этого фотохудожества не было.
— Ты кто? — Он снова встал на ноги, благоразумно держа руки вдоль туловища.
— Сестра, — отрезала я. — Давай рассказывай, как Игоречек умер.
Геннадиевич отступил и сел на диван.
— Мы пили, — начал он и, извинившись, потянулся к опорожненной наполовину бутылке «Жириновской».
Я ловко выкрутила ему кисти и отняла пойло.
— Получишь, когда расскажешь.
Он скис окончательно и, поморгав немытыми воспаленными глазами, открыл рот:
— Игоря я не убивал! — Это было признание, достойное Страшного суда. — Человек пришел из армии, а пить ему не с кем. Будешь употреблять один, станешь алкоголиком… — Я не перебивала его, хотя очень хотелось. — Друзей у него не было. Только я ему друг — у меня деньги, у меня водка и знакомый в кабаке, который завсегда нальет в кредит.
— Что за кабак?
— «Горбун».
— Вы там часто появлялись?
— Как деньги. Но пили мы и у меня. Разве плохо? Квартира двухкомнатная, холодильник, ванная, — он дернул рукой, будто сеял пшеницу.
Я не выдержала и влепила ему пощечину.
— Сестра, спокойно, — остановил меня Завьялов. — Угробил его Пашка, бармен, он ему много наливал. В тот вечер Игорь отправился к нему один. У меня перерыв. Железно. Сердце, понимаешь. За здоровьем надо следить.
* * *
Вытряхнув из борца за собственное здоровье необходимые мне сведения, я удалилась восвояси.
Через четверть часа будут выносить Лену. Надо успеть на похороны. Я ведь обещала Кондратьеву. Или не стоит так беспокоиться? В конце концов, я же работаю.
Какой русский не любит быстрой езды! Я вдавила акселератор в пол и сорвалась с места. Выворачивая на шоссе, чуть не задела микроавтобус, вылетела на свободную полосу и понеслась.
Впереди пешеходный переход, скорость семьдесят и продолжает расти. Несколько человек собрались ступить на проезжую часть. Прикидываю свои возможности. Успеваю. На спидометре восемьдесят пять. Проношусь перед носом у пешеходов. Шарахаются назад, наверное, кричат что-то вслед.
Обхожу старенький «Форд», «Татру», «пирожок», «Запорожец», впереди светофор, уже желтый. Скорость сто двадцать. Прошла. Впереди поворот. Согласна на сто. Покрышки новые. Нет, пожалуй, сброшу еще. До рынка еще километра три. А там метров семьсот, и я у дома Лены. Сто десять, сто двадцать. Еще поворот. Начался трубопровод. Закрытое кладбище. Мне, слава богу, пока не сюда. Притормаживаю, снова ускоряюсь. Педали, словно клавиши пианино, прыгают под ногами.
Вылетаю к рынку, верчу головой и вижу, как мне машет сержант ГАИ. Приехали.
— Инспектор Пыр…вс…лов, — как всегда разборчиво, представился постовой, небрежно козыряя мне и при этом получая мотающимся на кисти руки жезлом по собственной квадратной физиономии.
— Я что-то нарушила? — справилась я, протягивая в окошко двадцать баксов.
Купюра мелькнула в воздухе и исчезла в кармане.
— Нет, все в порядке, можете ехать, — улыбнулся он. Превышение скорости в два раза против дозволенного — сейчас такая мелочь.