Книга Цветок живой, благоуханный… (сборник) - Валентина Борисова

(Однажды летом, еще задолго до войны, маленький Александр заблудился в городском саду, казавшимся ему дремучим лесом. Он долго крепился, не звал на помощь, с надеждой вглядывался в лица прохожих, потом сел на корточки под деревом, закрыл ладошками лицо и тихонько заплакал, но мать уже спешила к нему с виноватой улыбкой. Встреча была радостной, примирение быстрым, и происшествие легко забылось ими обоими. Много лет спустя, уже после гибели сына, этот случай всплыл в памяти матери и стал часто сниться. Сон искажал реальную картину прошлого: Александра металась по саду в поисках сына, звала его, он откликался со смехом, она спешила на его голос… и просыпалась в полном одиночестве, не в силах уже заснуть до утра.)

Все тот же, знакомый до боли сон снился ей той ночью. Спала она крепче обычного, и ничто не нарушало ее сновидений: она наконец-то нашла сына и успокоилась навсегда.

Известно, что украденные камни проявляют отрицательные свойства, а купленные, напротив, становятся талисманами через много лет, но подлинными талисманами являются камни, подаренные или передаваемые по наследству.

II

К смерти старой соседки в квартире отнеслись по-разному: отчим с нескрываемой радостью – комната освободилась; мать по-житейски спокойно – пожила старушка, слава Богу; и только Саньку потрясло это событие – с уходом Александры Александровны он терял единственного по-настоящему близкого ему друга и снова оставался один с этим огромным и недобрым к нему миром. Но между живыми и мертвыми существует незримая связь, пока жива память. По завещанию, оставленному Александрой Александровной Бережковой, или просто Шурой-старенькой, заветная шкатулочка со всем содержимым переходила Александру Александровичу Соколову, или просто Саньке.

Отчим не проявил особого восторга по поводу наследства, полученного пасынком. «Бумажки да стекляшки», – небрежно обронил он, заглянув в шкатулку. Взяв в руки брошь, добавил скептически: «Наверняка искусная подделка». Санька задохнулся от возмущения, готов был броситься на отчима с кулаками, но его поразила перемена, происшедшая с александритом, – изумрудно-зеленый при свете дня камень утратил всю свою таинственную и притягательную силу. «Неужели опять обманули, – с горечью подумал Санька. – Неужели все в этой жизни только ложь и обман – искусная подделка?» Он захлопнул шкатулку и спрятал ее в темную кладовую – с глаз долой.

Несколько дней после этого Санька жил как в чаду, снедаемый сомнениями, когда же решился еще раз взглянуть в заветную шкатулочку, камня в ней не было. Обнаружив пропажу, Санька сгоряча чуть было не поднял на ноги весь дом, но шевельнувшаяся в его душе догадка охладила пыл и заставила серьезно задуматься о случившемся. Он решил сам проверить свои подозрения, не раскрывая себя.

Отчим, вдруг необыкновенно подобрев к пасынку, проявил о нем удивительную заботу – достал на работе путевку в пансионат на берегу Балтийского моря под Калининградом. Бескорыстие отчима насторожило Саньку, он не верил в его доброту, но причин для отказа не было, к тому же не хотелось огорчать мать, и Санька нехотя согласился. Поезд отходил рано утром, мать не могла поехать с сыном на вокзал – работала в первую смену, и отчим, окончательно раздобрившись, вызвался проводить пасынка, взяв на работе отгул. Прощание на вокзале было недолгим. Отчим куда-то торопился, но все-таки дождался отхода поезда, помахал Саньке с перрона, тот небрежно кивнул в ответ и отвернулся – он чувствовал, что его сознательно отсылают из дома.

Проводив пасынка, отчим сразу почувствовал облегчение. Конечно, вся эта затея с поездкой дорого ему обошлась, как говорится, стала в копеечку, но игра стоила свеч – мальчишка начал о чем-то догадываться и мог спутать ему все карты. Теперь, избавившись от слежки пасынка, он без труда осуществит задуманное. Такие мысли приходили в голову отчима, когда трамвай № 5 вез его к комиссионному ювелирному магазину «Жемчуг». На остановке «Олимпийский проспект» он вышел из вагона, на секунду остановившись, заглянул во внутренний карман пиджака и уверенно зашагал к намеченной цели. Минут через двадцать прохожие обратили внимание на солидного с виду мужчину, который вел себя очень странно – опрометью выбежав из магазина, он помчался по тротуару и выскочил на проезжую часть, когда зажегся красный свет. Все произошло мгновенно – резкий скрип тормозов, отчаянный крик какой-то женщины и растекающаяся по асфальту лужа крови. Утром следующего дня ничего не ведавший о случившемся Санька сходил с поезда на вокзале в Калининграде, и здесь его уже ждала телеграмма-молния: «Возвращайся. Дома несчастье. Мама».

После похорон отчима мать, в меру погоревав, успокоилась. Забота о сыне взяла верх над тоской по мужу, так нелепо погибшему. Ей вернули из морга его вещи, и она решила перешить на сына оставшийся от отчима костюм. Как-то вечером, вернувшись с работы, мать разложила на столе пиджак и принялась отпарывать подкладку. Санька, сидя на диване, перебирал письма из заветной шкатулочки и хмуро поглядывал на мать – он не одобрял ее затею с костюмом. Мать вдруг удивленно вскрикнула: из-под подкладки выпал какой-то предмет, соскочил со стола на пол и покатился прямо под ноги Саньке. Тот наклонился из любопытства… и пораженный отпрянул – кроваво-красный при свете ламп александрит ослепил его, как в первый раз, своим блеском. Казалось, кровь целого рода капля по капле застыла сгустком в золотой оправе.

Камень вернулся к законному хозяину на свое прежнее место, но Санька не испытывал особой радости, что-то тревожило его, не давало покоя. Он чувствовал себя виноватым, когда раскрывал заветную шкатулочку, как будто обманул чьи-то ожидания, не исполнил обещанного. Дни шли за днями, а мучительные сомнения не покидали Саньку.

Лето уже кончалось. За окнами стоял август. Срывая еще один листок календаря, Санька с грустью подумал: «Вот и осень не за горами, а там и зима – Новый год». Саньке вспомнились строки стихов: «Ремонт часов, ремонт минут, ремонт недели, месяца – отремонтируйте мне год, он прожит неудачно». Последнее время удача в самом деле часто отворачивалась от Саньки, надежды сменялись разочарованием, но, несмотря ни на что, он был благодарен судьбе за все пережитое им в этот високосный год – он узнал цену добру и злу, любви и ненависти, жизни и смерти, повзрослел сразу на несколько лет, превратился из Саньки-балбеса в Александра Соколова. Такие мысли теснились в его голове, когда он с грустью смотрел на оторванный календарный листок, как бы жалея, что уходящий год стал еще на один день короче.

Горячие лучи августовского солнца наполнили комнату светом и теплом уходящего лета. Новый день вступал в свои права. «5 августа 1992 года, среда» – прочитал Санька, взглянув на календарь. Взгляд его скользнул ниже по листку календаря, где более мелким шрифтом было отпечатано: «49 лет назад в Москве был произведен первый артиллерийский салют в честь освобождения нашими войсками городов Орла и Белгорода». И тут перед мысленным взором Саньки всплыл текст похоронки, хранящейся в заветной шкатулочке. Он выучил этот текст наизусть: «Ваш сын, младший лейтенант Александр Бережков пал смертью храбрых в боях за освобождение г. Орла 5 августа 1943 года. Похоронен в братской могиле на центральной площади города». Решение созрело у Саньки мгновенно. От былой растерянности не осталось и следа. Теперь он твердо знал, что ему следует делать: он исполнит свой долг перед ушедшими из жизни, но всегда живыми для него людьми, которым он обязан своим прозрением. Прах последней Александры ляжет в Орловскую землю ближе «к милому пределу», к родным могилам. Санька перевезет урну с прахом Шуры-старенькой на ее родину. Славную и скорбную годовщину Великой битвы, исход которой решил судьбу России и всей Европы, мать встретит подле сына, чтобы не расставаться с ним уже никогда. Заветную шкатулочку Санька вернет городу ее детства и юности, который она не променяла ни на какие столицы мира.