Книга Тощие ножки и не только - Том Роббинс

– Во как?

– Да-да. Именно неспособность правильно воспринимать реальность нередко становится причиной неадекватного поведения у людей. И каждый раз, когда люди заменяют неуклюжим, но универсальным сленговым словцом те слова, которые должны точным образом описывать эмоциональное состояние или ситуацию, они тем самым принижают ориентиры собственной реальности, что еще дальше отталкивает их от твердого берега в туманные воды отчуждения и непонимания.

То, с каким вниманием остальные внимали его(ее) словам, побудило Жестянку продолжить:

– Взять, к примеру, слово «аккуратный». Оно имеет точные коннотации. Аккуратный означает опрятный, ухоженный, чистый. Это ценный инструмент для описания комнаты, прически или рукописи. Или ваше слово «круто». Оно имеет свое собственное, вполне определенное значение. Например – крутая гора, крутой склон. Когда же это слово употребляется в ином, более широком смысле – как это делает сленг, – истинная природа вещи или эмоционального ощущения, которое оно должно представлять, отодвигается в тень. Оно превращается в слово-паразит, в слово-губку. Вы можете выжимать из него новые значения в огромных количествах и никогда не узнаете, какое из них правильное. Когда говорят, что фильм крутой, разве это означает, что говорящий имеет в виду его жанр – комедию, мелодраму или детектив, разве имеется в виду, что сам фильм хорошо снят, что игра актеров – прочувствованная, а сценарий – тонкий и умный? Сленг отличается лаконичностью, привлекательной спонтанностью, все это верно, однако он обесценивает жизненный опыт, стандартизируя его и затуманивая. Он повисает между человечеством и окружающим миром подобно, скажем… покрывалу. Сленг оглупляет людей, вот и все, а глупость в конечном итоге доводит их до безумия. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы эта разновидность безумия перешла бы от людей к вещам.

Ложечка, которой, как и Жестянке, удалось посмотреть по телевизору несколько кинофильмов, оценила данную аналогию по достоинству. Раскрашенный Посох и Раковина вообще не имели представления о том, что такое кино. Из остальных участников путешествия только Грязный Носок бывал в кинотеатре, однако его обзор сильно ограничивался нижним краем сидений. Он на какое-то мгновение стих. Можно было даже сказать, что он ненадолго загрустил. Затем он проворчал что-то вроде того, что, мол, его новые товарищи, черт их подери, совершенно точно поняли, что именно он хотел сказать, назвав передвижение крутым, и поэтому не видит никакой необходимости вдаваться в занудные разглагольствования по поводу значения слов. Натянув эластичную резинку на жесткую, заскорузлую пятку, он свернулся калачиком и устроился на отдых.

Ложечка, будучи не в состоянии сдержаться, повернулась к обоим чужестранцам и выпалила:

– Разве это не чудесно! Жестянка Бобов мудр(а), как Соломон!

Чужестранцы переглянулись.

– Ты слышал это? – спросила Раковина. – Царь Соломон все еще пользуется репутацией мудреца!

– Нет, правда! – пискнула Ложечка, и в тоненьком голоске прозвучала неподдельная искренность. – Соломон был мудрейший из людей Земли всех времен!

Раковина деликатно отвернулась, а вот Раскрашенный Посох рассмеялся Ложечке прямо в «лицо». Подумав, что она сделала что-то не так, Ложечка «покраснела» и отошла в сторону. Жестянка же, напротив, подошел(ла) к чужестранцам ближе.

– Извините меня, пожалуйста, – сказал(а) он(а). – Но мне показалось, вы намекнули, что царь Соломон был менее мудр, чем принято считать. Это верно?

– Да, именно так. Все верно, – ответил ей Посох. – Соломон, это ж надо, ха-ха!

Раковина дала более точный ответ:

– Царь Соломон был тщеславен и одержим гордыней, как никто другой из всех людей, как живущих сейчас, так и живших тогда. Главной целью его жизни было прославление собственного имени, увековечивание собственной персоны. Он превратил своих подданных в рабов и нещадно эксплуатировал их для возведения всевозможных памятников во славу самому себе. Что вряд ли можно считать признаком великой мудрости.

– Но ведь он все-таки покрыл себя славой, верно? – спросил(а) Жестянка Бобов, припомнив библейские легенды, преисполненные сказочного величия.

– В эпоху правления Соломона Израиль являл собой нищую и отсталую страну, города которой были грязными деревушками. Даже Иерусалиму никак не удалось произвести впечатление на посещавших его арабов и европейцев.

– Ну а Храм, – запротестовала Жестянка. – Что вы скажете о Храме царя Соломона?

– Соломонов Храм, – повторил Посох. – Ха-ха!

– Во-первых, это был не Соломонов Храм, – пояснила Раковина. – Это был Храм царя Хирама – Хирама, властелина города Тира, Тира – великого города Финикии. Храм носил имя Соломона, верно, но воздвиг его Хирам. Хирам украсил его, обставил, взял под контроль храмовую жизнь. Хотя Храм и находился в Иерусалиме, по своей сути он был святилищем финикийским.

– Как и мы, – вмешался в разговор Посох.

– Верно, – согласилась Раковина. – На службе Израилю состояло немало финикийцев: Хирам, Иезавель, бесчисленные жрецы и жрицы, поклонявшиеся нашей Богине, и, до известной степени, мы – ваши покорные слуги.

До сего момента экзотическая парочка очень туманно сообщала о причинах своего путешествия в Иерусалим, отчего бобы, заключенные в консервной банке, едва ли не попукивали от любопытства. Ухватившись за представившуюся возможность, Жестянка придвинулся(ась) к товарищам еще ближе.

– Подождите-ка секундочку, – сказал(а) он(а). – Вы имеете в виду, что вы хотите сказать, что…

Однако его(ее) собеседники не собирались ничего говорить, по крайней мере в данный момент. От луны отделилось облако, подобно, скажем… покрывалу или, вернее, вуали, спадающей с лица. В неожиданно ярком, серебристом свете весенней луны Раскрашенный Посох крутанулся на одном своем конце, обдав собравшихся дождем колючих, похожих на мельчайшие осколки голубоватого стекла сосновых иголок. Его крохотные рожки дрогнули, подобно камертону, измеряющему высоту звучания звезд. Подобно разорвавшемуся сердцу некоего исполинского животного, Раковина выпустила облако розоватого пара, и когда тот испарился в лучах лунного света, запахло одновременно и медом, и морской водой.

– Нам снова пора в путь, – нежно произнесла Раковина.

Жестянка разбудил(а) своих товарищей, и вскоре пятеро снова отправились в путь по жутковатому ночному лесу.

Следующие три часа они взбирались на камни, перескакивали через поваленные стволы деревьев, бросали вызов теням и упрямо двигались вперед сквозь совиное уханье, столь загадочное и зловещее, что половина всех американцев-горожан при подобных звуках наверняка потянулись бы за флакончиком валиума. Затем они сделали еще одну остановку. Было ясно, что Жестянка, Ложечка и Носок измотаны ночным переходом до предела. Раскрашенный Посох объявил, что в подобных обстоятельствах они отправятся спать рано, за добрых три часа до наступления рассвета, и постараются наверстать потерянное время следующей ночью.