Книга Нежные признания - Элизабет Торнтон

Кусочки пазла продолжали кружить в голове, но при всем старании у него не получалось сложить их вместе. А потом Барнета осенило: леди Коудрей написала, что у нее осталось кое-что от Мадлен, что могло заинтересовать Фэйт. Может быть, это была книга, за которой охотился убийца?

Он долго размышлял об этом, пока наконец не уснул.

Глава 8

Было унылое туманное утро, когда Фэйт села в поезд на станции Кингс-Кросс. Ей показалось, что три пассажира в ее вагоне были коммерсантами. Наверное, они ехали в Манчестер или какой-то другой крупный центр торговли. У них был скучающий вид, словно они проделывали этот путь много раз. Она же ездила поездом редко, поэтому с нетерпением ждала этого путешествия. К тому же она предвкушала, что наконец-то узнает правду о Мадлен Мэйнард.

Поездка на поезде не оправдала ее ожиданий. Она надеялась, что из окна откроется отличный вид на окрестный ландшафт, но все покрывал почти непроглядный туман.

Лили предлагала поехать с ней, но Фэйт и слышать не хотела об этом. Брат Лили со своей семьей жил в Брайтоне и пригласил их обеих провести первые две недели каникул с ними — это уже стало традицией.

— Не нужно меня сопровождать, — возразила Фэйт. — Вокруг будет полно народу. Поезжай в Брайтон, а я присоединюсь к тебе, как только смогу.

— Думаешь, леди Коудрей предложит тебе переночевать у нее?

— Возможно, но я не соглашусь. Мы не знакомы. Не хочу навязываться. Кроме того, мне будет неловко, ведь я написала, что займу всего лишь час ее времени.

Лили кивнула.

— А я только буду мешаться под ногами, как я полагаю.

В ее словах не было обиды: леди Коудрей согласилась встретиться с Фэйт и может не обрадоваться непрошеной гостье. Обе понимали это.

— Лили, я уже большая девочка. Не беспокойся обо мне. Я вернусь, чтобы успеть на последний поезд в Брайтон.

— Ну, тогда я, по крайней мере, позабочусь о твоем чемодане. Ты же не будешь таскать его с поезда на поезд.

Так и решено было сделать.

Поскольку из окна почти ничего не было видно, Фэйт переключила свое внимание на людей в ее купе. Коммерсанты с важным видом читали утренние газеты. Четвертым пассажиром была пожилая дама, дремавшая, опустив голову на свою большую грудь. Никто не разговаривал и не смотрел на нее. Они путешествовали в вагоне второго класса, и пассажиры в нем были заперты, как скот, который везут на рынок. Если бы начался спор, им было бы некуда деваться, поэтому все были погружены в себя.

Джеймс, естественно, мог путешествовать любым классом, каким бы захотел, но он не всегда выбирал первый. Его интересовала внутренняя отделка вагонов, хотя сам он занимался укладкой рельсов, по которым они ездили. Фэйт не удивляло, что люди верили в него или что он находил спонсоров, которые вкладывали средства в его компании. Восторженность Барнета железной дорогой была заразительна.

Может быть, мисс Элиот следовало пригласить его в качестве одного из выступающих на Актовый день.

Тогда они виделись последний раз, и это навсегда останется в ее памяти как «день в запертой кладовке». Фэйт осторожно поднесла руку к лицу. Было такое чувство, что у нее жар. Господи, этот человек был не просто заразителен — он был неотвратимо заразителен, независимо от того, что делал.

Прогоняя мысли о Джеймсе, она заставила себя сосредоточиться на предстоящей беседе с леди Коудрей. Беспокоило то, что она почти ничего не знала о ее светлости, в то время как сама была вынуждена рассказать о своей жизни с отцом, о карьере компаньонки, а потом учительницы в Сент-Уинифред.

А на тот случай, если этого оказалось бы недостаточно, чтобы убедить ее светлость, она приложила к своему письму фотографию Мадлен — ее матери, которая умерла, как ей говорили, когда Фэйт было шесть лет. Она случайно наткнулась на эту фотографию среди бумаг отца. На обратной стороне было написано его почерком: «Мадлен Мэйнард».

Беспокоило Фэйт то, что женщина на этой фотографии выглядела на все сорок, никак не меньше, а ей говорили, что ее мама умерла в двадцать шесть лет. Фэйт постоянно размышляла над тем, что это значит. Теперь она надеялась узнать правду.

Первая остановка поезда была в Челбурне, и многие пассажиры вышли размять ноги или воспользоваться удобствами на станции. Когда проводник дунул в свисток десять минут спустя, люди поспешили назад, в поезд. Паровоз выпустил облако пара и двинулся в путь, оставив Фэйт одну на платформе.

Было условлено, что девушку заберет кучер ее светлости и доставит в Коудрей-Холл. Чувствуя, что обращает на себя внимание, Фэйт села на скамью у стены зала ожидания и огляделась по сторонам. Ее взгляд остановился на видневшемся сквозь туман силуэте человека, стоявшего под деревом в дальнем конце платформы. Туман почти полностью скрывал его.

Она чуть не подпрыгнула, когда кто-то заговорил у нее за спиной:

— Мисс Макбрайд?

Быстро обернувшись, Фэйт увидела невысокого коренастого мужчину; он снял шляпу, обнажив лысую макушку и вспотевшее лицо.

— Вы, должно быть, кучер леди Коудрей? — спросила она.

Мужчина кивнул.

— Меня зовут Фар. — Улыбка даже и не думала появляться на его лице. — Поехали? — Он повернулся и пошел.

Фэйт подобрала юбки и поспешила за ним.

Им нужно было проехать по оживленной улице, чтобы добраться до дома, и пока коляска медленно тряслась, Фэйт ради приличия задала несколько вопросов о ее светлости, но короткие ответы мистера Фара не способствовали продолжению расспросов. На одном участке дороги они остановились, чтобы пропустить двигавшуюся им навстречу повозку; больше в их поездке, занявшей двадцать минут, не было ничего примечательного.

Первый взгляд на дом напомнил ей сцену в одном из готических романов, которые она обожала: замок, вырастающий из тумана; но, когда они подъехали ближе, стало видно, что дом гораздо меньше, чем она его себе представляла. На нем не было башенок или зубчатых стен — только величественные ионические колонны по обеим сторонам лестницы, ведущей наверх, к главному входу.

Дворецкий, с таким же каменным лицом, как и мистер Фар, проводил Фэйт в огромный холл и попросил подождать. Она рассматривала внушительные пилястры, тянущиеся вдоль стен, скульптуры в стенных нишах, но особое внимание приковывало громадное изваяние полулежащей женщины, нижнюю часть обнаженного тела которой прикрывал платок. Каким бы ни был замысел художника, он определенно пытался показать скромность этой леди. Фэйт подошла ближе. «Скромная или нет, натурщица была действительно красива», — подумала она; и это было произведение искусства.

Ей не пришлось долго ждать. Дворецкий вернулся, чтобы проводить девушку к ее светлости, и на этот раз он вел себя иначе: чопорность исчезла, и, хотя он по-прежнему не улыбался, его поведение не было отпугивающим. Ободренная этим, Фэйт прошла за ним в одну из трех дверей холла и почти сразу же оказалась в большой комнате, которая, похоже, служила библиотекой и гостиной одновременно. Сначала ей показалось, что там царил беспорядок, но это был милый беспорядок. Он напомнил ей кабинет отца.