Книга Граница дождя - Елена Холмогорова

— Балюня, ну разве я помню так, чтобы рассказывать?

— Плохо. Ну, Господь с тобой, тогда читай.

Мир перевернулся. Балюня стала капризной маленькой девочкой, а Маша — бабушкой, которой проще исполнить прихоть, чем убеждать и сопротивляться. Да, все у нее в жизни вверх ногами. В ее годы положено становиться бабушкой и разрываться между болезненно обожаемыми внучатами и стареющими родителями. А она бездетная сирота. Когда она говорит «ухаживаю за бабушкой», люди, не знающие ее обстоятельств, думают, что это она маму старенькую так называет, вроде как иногда именуют мужа «папочка».

В один прекрасный день Балюня не выключила воду в ванной, хорошо, кто-то из Мамонтовых заметил. «Началось, — сказала Надюша, — потом оставит чайник выкипать. Все как у всех. Теперь глаз да глаз за ней до конца». И Маша стала приходить каждый день, потом начала оставлять еду в термосе, и так, постепенно сдавая одну позицию за другой, Балюня угасала. Маша брала с собой работу, но толку было мало. Если Балюня не дремала, то требовала неустанного внимания. Правда, все меньше и меньше ей нужен был собеседник, а больше слушатель. Она произносила длинные путаные монологи, в смысл которых Маша старалась не вслушиваться, потому что все чаще, не успев закончить, Балюня начинала с начала. По-настоящему страшно Маше становилось, когда вдруг, будто очнувшись, она сокрушалась:

— Машенька, я ведь, кажется, это уже говорила. Прости, зажилась я.

А потом вновь и вновь требовала читать ей греческие мифы, которые Маша возненавидела больше, чем в детстве.

— Машенька, помню, Эльза Генриховна рассказывала, что греки молились только вслух, боялись, что иначе боги не услышат. А мне странно было. Мы-то что в церкви, что дома — про себя. А теперь я и молитвы позабыла, так язычницей и помру. И отпевать меня не трудитесь. Почитай-ка ты мне про царство мертвых.

И Маша послушно открывала Куна.

— Вот и решай, — вслух размышляла Балюня, — не то пятаки на глаза готовить, не то копейку в рот класть для Харона-перевозчика. Плохо, плохо без опоры жить. Ты-то, Машенька, ходишь в церковь?

— Хожу, Балюня, хожу.

Иногда Маша ловила себя на том, что в мыслях уже готовится к Балюниной смерти. «Куда я все эти вещи дену?» — с ужасом озиралась она вокруг. Однажды о том же заговорила и Балюня:

— Вы с Сережей барахло мое без жалости выкидывайте. Глупости все это, мол, «на память». А что хранила, я тебе сейчас покажу.

Она полезла в глубину шкафа и достала железную коробку с плотно закрывающейся крышкой. На четырех боковых сторонах, окруженные орнаментом, как в медальонах, громоздились экскаваторы, бульдозеры, трактора, а на крышке под индустриальным пейзажем красовалась надпись «1933–1958. 25 лет со дня пуска Уралмашзавода».

— Вот он, мой ящик Пандоры, — торжественно провозгласила она.

Балюня потребовала убрать все со стола. Маша с облегчением сложила в папку принесенную верстку: зачем тащила, все равно читать допоздна дома. Благо Балюня утратила чувство времени, и ее можно было уложить спать часов в девять, так что кусок домашнего вечера для работы у нее был.

Давно Маша не видела Балюню в таком возбуждении. Она вынимала из допотопной коробки одну бумажку за другой и бережно раскладывала свои сокровища, так что скоро овальный обеденный стол напоминал музейный стенд. Маша стояла у окна и искоса наблюдала за священнодействием. Боже мой! Этикетка от вина с размашисто подписанной датой, консерваторская программка, какая-то телеграмма, от руки заполненный листок по учету кадров, засушенные цветочки (кажется, анютины глазки) и прочее в том же духе.

Балюня жадно приближала к глазам каждый экспонат, а когда взяла в руки цветы, они вмиг утратили форму, и сквозь пальцы на стол просыпалась блеклая, выцветшая труха.

— Вот так, все, все прах! — Балюня мелко затряслась, заплакала, потом вдруг затопала ногами и неожиданно визгливо закричала:

— Вы нарочно так делаете! Ты, Софочка, всегда приходишь одна. Где Алекс? Почему его от меня прячут? Вон отсюда! И больше не приходи одна!!!

Маша потом стыдила себя. Но в тот момент у нее разом кончились силы. Теснимая визжавшей Балюней к двери, она схватила сумку, папку и вышла в коридор. Крики сразу смолкли. От Мамонтовых Маша позвонила Сереже, все рассказала и попросила приехать с каким-нибудь успокоительным.

«Начался новый этап, — сказала на другой день всезнающая Надюша, — упреки, подозренья. И главное — физически она покрепче тебя будет. Ладно, ты подумай, как вечер субботы освободить. Гулять будем».

Маша не сразу поняла, о чем это Надюша говорит, какая суббота, а потом ахнула: уже конец октября! На днях Надюшин день рождения. Время вело себя странно: тянулось и мчалось одновременно. Вроде только-только вернулись из Турции, а дальше все застыло в монотонной повторяемости дней. И требуется усилие, чтобы вспомнить, что так было не всегда, а представить, что когда-нибудь будет иначе, — решительно невозможно.

Они с Сережей, чередуясь, старались не оставлять Балюню надолго одну. Надо сказать, Мамонтовы проявили себя с лучшей стороны: бессловесный муж Зинаиды Петровны провел звонок от Балюни к ним в спальню. Мало ли что ночью приспичит. Так что пока ночевать можно было в собственной постели.

Зато взбунтовалась Верочка:

— Я все готова делать: стирать, убирать, покупать. Но одна я с Балюней не останусь!

Маша не пыталась даже возражать, тем паче стыдить, но Верочка распалилась:

— На мою долю еще хватит! Родители будут старые, ты тоже, вот я и буду за вами ухаживать. А сейчас — нет. Ну, презирай меня на здоровье! Да, я боюсь, боюсь, что она начнет умирать. Боюсь!

И в самом деле, она еще девочка, Маше иногда тоже бывало не по себе. Как точно она выразилась: «начнет умирать», боимся мы не факта, а процесса. Все же, скорее в воспитательных целях, Маша возложила на Верочку покупку продуктов. Ей несложно было забежать в магазин, но хотелось включить Верочку в общее дело, почаще заставлять приходить к Балюне. «Ведь она умрет, а Верочка будет мучиться. Пусть лучше хоть чем-то помогает». Как-то, ставя в холодильник Верочкины продукты, обратила внимание на сметану в незнакомой упаковке. Фирма «Новая Изида». И стишок рекламный:

Подружись с «Изидой Новой»,

Будешь сытым и здоровым!

Надо же, глупость какая! Мало того, что по пятам преследуют ее всякие нимфы и мойры, так еще и египетские богини норовят проникнуть в дом.

В субботу у Сережи намечался юбилей главврача, так что возникли проблемы. Выручили опять-таки Мамонтовы. Зинаида Петровна со свойственным ей напором настаивала:

— Идите, идите, развейтесь немножко. А мы за бабулей присмотрим.

Машу резануло это «бабуля». Всегда была «Ольга Николаевна». Смотрят на Балюню, как на ходячий труп. И тут же она осадила себя: «Скотина ты неблагодарная! Не обязаны соседи с ней сидеть».