Книга Маленькое Чудо - Патрик Модиано

Я купила у входа билет, и кассир удивился, что я расплачиваюсь такой купюрой. Однако дал мне сдачу и пропустил. Зимний день. Казалось, это не день, а вечер. Среди ярких балаганчиков я чувствовала себя как в дурном сне. Особенно меня поразило безмолвие. Большинство аттракционов не работало. Карусели крутились в полной тишине, и на них никого не было видно. И никого в аллеях. Я дошла до самой большой карусели. Сани поднимались и опускались на полной скорости, совершенно пустые. У входа на карусель я заметила троих мальчишек, старше меня. На всех были старые худые башмаки, причем от разных пар. И серые дырявые блузы, которые им были малы. Они, судя по всему, пробрались в парк без билета, потому что то и дело озирались по сторонам, словно боялись, что их поймают. Но им явно хотелось покататься на большой карусели. Я подошла к ним. Сунула самому высокому деньги, которые у меня остались. И бросилась бежать, мечтая, чтобы меня выпустили.

Нет, я не пойду сегодня к Валадье, но надо их предупредить. Я дошла до почты на площади Аббесс, купив по дороге в кафе «Мулен» конверт и листок почтовой бумаги. Устроившись у одного из окошечек, написала:

Дорогая Вера Валадье! Я не смогу сегодня прийти и побыть с вашей дочерью, так как плохо себя чувствую. Хочу пару дней посидеть дома и в субботу буду у вас, как обычно, в 4 часа. Извините. Дружеский привет месье Мишелю Валадье.

Тереза

Чтобы письмо успело дойти вовремя, я отправила его пневматической почтой. Потом немножко погуляла. Светило солнце, и мне понемногу становилось лучше. Я легко дышала. Остановившись возле садов Сакре-Кёр, следила как завороженная за скольжением фуникулера. Потом вернулась к себе в комнату на улицу Кусту, легла и попыталась читать книгу, которую дал мне Моро-Бадмаев. Уже не в первый раз. Я начинала, старалась не отвлекаться, возвращалась все время к первой фразе, как к трамплину для прыжка, и эта фраза осталась у меня в голове: «Окраина жизни не дает своим обитателям того комфорта, к которому привыкли те, кто живет в центре больших городов».

Я назначила ей встречу в восемь часов в кафе на площади Бланш. В том, что похоже на маленький домик. Там есть зал на втором этаже, но мы договорились, что я буду ждать ее на первом.

Я пришла на полчаса раньше и выбрала столик возле большого окна, выходившего на улицу Бланш. Официант спросил, не хочу ли я что-нибудь выпить, и у меня на миг возникло искушение заказать неразбавленного виски. Но это было глупо — в виски я сейчас не нуждалась. Я не чувствовала тяжести, которая обычно мешала мне дышать. Я ответила, что жду человека, и эти два простых слова подействовали на меня так же благотворно, как порция виски.

Она вошла в зал ровно в восемь. В том же меховом пальто, что и в прошлый раз, и в туфлях без каблуков. Она увидела меня сразу. Пока она шла к столику, мне показалось, что у нее балетная походка, но я лично предпочитала, чтобы она все-таки была аптекаршей. Она поцеловала меня в лоб и села рядом на банкетку.

— Вам сегодня получше?

Она улыбалась. Чувствовалось что-то надежное в этой улыбке и взгляде. Только сейчас я заметила, что у нее зеленые глаза. Я была не в себе в то воскресенье в аптеке, когда сидела там в кресле, а потом, в гостинице, свет горел очень тускло, не так, как здесь.

— Я вам кое-что принесла, чтобы подлечиться.

Она вынула из кармана пальто, которое положила на банкетку, две коробочки с лекарствами.

— Это сироп от кашля… Пить четыре раза в день… А это снотворные таблетки… По одной на ночь или когда чувствуете, что что-то не так…

Она положила коробочки передо мной на стол.

— Я считаю, что вам надо проделать курс уколов витамина В12.

Я сказала просто спасибо. Мне хотелось сказать куда больше, но я разучилась, отвыкла, чтобы обо мне кто-то заботился, с того дня, как добрые монашки дали мне понюхать тампон с эфиром, когда меня сбила машина.

Мы посидели несколько минут молча. Несмотря на твердость характера, которую я в ней чувствовала, у меня было впечатление, что она так же застенчива, как и я.

— Скажите, вы не были раньше балериной?

Она удивленно на меня посмотрела, потом рассмеялась:

— С чего вы взяли?

— Мне показалось, что у вас балетная походка.

Она ответила, что, как многие дети, до двенадцати лет ходила в танцкласс. Но и только. Я вспомнила другую фотографию из коробки. Две девочки лет двенадцати в балетных трико. На обороте детским почерком фиолетовыми чернилами написано: «Жозетта Дагори и Сюзанна» — так звали на самом деле мою мать. Такая же фотография висела у Жана Борана в конторе над гаражом. Все еще шло хорошо в те времена, когда сделан этот снимок. Но когда же произошел несчастный случай с ее щиколотками или просто несчастный случай? Сколько ей тогда было лет? Теперь уже не узнаешь. Не у кого спросить.

Когда подошел официант, она удивилась, что я ничего не заказываю себе.

— Надо набираться сил, вы выглядите ослабевшей…

Моро-Бадмаев говорил то же самое, но у нее это звучало убедительнее.

— Мне не хочется есть.

— Тогда я с вами поделюсь.

Я не посмела спорить. Она положила мне половину своей порции, и я заставляла себя есть, закрывая глаза и считая глотки.

— Вы часто сюда ходите?

Я ходила в основном по утрам, к открытию, очень рано, когда чувствовала себя лучше всего. Такое облегчение — освободиться от тяжелого сна и ночных кошмаров!

— Давно я не была в этих краях. — И она указала мне через окно на аптеку на противоположной стороне улицы Бланш. — Здесь было мое первое место работы, когда я только начинала… Там, где я сейчас, намного спокойнее.

Возможно, она знала мою мать, когда та, после своего «несчастного случая», работала где-то здесь танцовщицей и жила в гостинице. Годы путались у меня в голове.

— Наверно, в то время здесь было много танцовщиц, — сказала я. — Вы знали кого-нибудь из них?

Она сдвинула брови.

— Тут был самый разный народ…

— Вы работали по ночам?

— Да. Довольно часто. — Она по-прежнему хмурилась. — Я не очень люблю говорить о прошлом… Вы почти ничего не едите. Так нельзя.

Я проглотила кусочек, чтобы сделать ей приятное.

— Вы собираетесь еще долго жить в этом районе? Может, стоит поискать комнату поближе к Школе восточных языков?

Ну да, ведь я же наврала, будто учусь в Школе восточных языков. Я и забыла, что она считает меня студенткой.

— Конечно. Я планирую переехать, как только получится…

Мне хотелось сказать ей, что на том месте, где я сейчас сижу, на площади Бланш, возможно, сидела двадцать лет назад моя мать. И когда я родилась, она жила, как и я теперь, в доме номер 11 по улице Кусту, не исключено даже, что в той же самой комнате.