Книга Дорога. Записки из молескина - Марианна Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пальцами? – Я посмотрела на его пухлую ручку с нежными толстенькими короткими розовыми пальцами.
– Да-да. У меня третий дан.
– Какой?
– Вт… вт… А третий! Какой-какой?! Дан.
Ах ты, мой красавец, жаль, не было времени поговорить с ним еще – подошла наша очередь. Но издалека я увидела, что он повел куда-то в кусты четырех доверчивых женщин, чтобы устроить их детей в университет.
Нет, ну как же можно доверять человеку в таких ужасных штанах?
Никогда не думала, что встречу его еще раз. После того как мы наконец подали документы дочери и подписали все бумаги, зашли пообедать в любимый маленький ресторанчик. Смотрю – опять он. И как же я была счастлива, когда вдруг увидела моего героя!.. То есть вначале я увидела плывущее в нашу сторону сияние. Потом над сиянием появился он. Кабачок! В своих выдающихся безумных штанах. Он меленько трусил прямо к нам, сидящим на террасе, а за ним в ярком этом июльском дне прыгали по асфальту уже знакомые нам солнечные зайчики, неслись, скакали, слепили глаза и несколько петляли, наверное, тоже были жулики.
– Пока вы тут ждете заказ, – не узнав нас, бойко затараторил он, – поговорим о том, чем вы стираете…
– Вы попали к тому, к кому надо! – его же бойким тоном ответила я. Правда, у моих вытянулись лица.
– Доверьтесь профессионалу! – немного растерянно воскликнул он.
– Уже! – вскричала я, чуть не обнимая его в таких красивых штанах. – Мы готовы!
– Вот замечательный стиральный порошок. Экологически чистый, безвредный. И даже если по ошибке его глотнет, например, ребенок или домашнее животное, то он не принесет вреда. Потому что в нем только растительные белки. И, кстати, – жулик уже знакомо заиграл глазами, – специально для женщин! Растительные белки и никаких жиров и углеводов!
– Ну? И почем этот ваш малокалорийный диетический стиральный порошок? – спросили мы.
Кабачок назвал такую сумму, что даже мой воспитанный ребенок присвистнул.
– Что «фью»? Что «фью»?! – возмутился Кабачок и прижал коробку к животу, он был просто влюблен в этот свой волшебный стиральный порошок. – Его купили все три жены высокопоставленного N.
Мы присвистнули еще громче:
– У N три жены?
– Это вас удивляет. А то, что все эти три дамы, которые ненавидят друг друга, все-таки единодушно купили у меня этот прекрасный порошок, вас не удивляет?!
– А вы что, нас не узнаете? – поинтересовалась дочь. – Вы же час тому назад предлагали нам совсем другой товар.
– Ну! – даже не смутился Кабачок. – На каждый товар есть свой покупатель.
Нам принесли еду, Кабачок, поняв, что с нами дело не сладится, перебрался за другой столик, активно помахал там коробкой с порошком, и две женщины достали кошельки, отсчитывая суммы дрожащими от нетерпения руками. Побыстрей бы бежать домой и стирать, стирать, стирать!
А Кабачок, победно глянув на нас, медленно и устало побрел со своими торбами к выходу с террасы.
Позже мы видели его еще не раз, он предлагал то лечебные носки, то устроить ребенка в садик, то мясорубки. Однажды он явился прямо к нам домой в компании радостных людей – представителей какой-то конфессии, угрожал концом света и предлагал купить книги с инструкцией по спасению. «Доверьтесь профессионалу!» – каждый раз при этом провозглашал он.
И всегда и везде он мотал в сторонку головой, подмигивая, и всегда уводил с собой нескольких доверчивых граждан.
И вот он явился ко мне в купе. И я узнала его, постаревшего, поистрепавшегося. По его сверкающим неувядаемым золотым штанам…
Всех детей, которые ехали в июле в этом поезде на море, собрали в нашем третьем вагоне. Или почти всех. Наверное, человек восемьдесят. Или даже больше. По крайней мере, нам так казалось.
На самом деле малышей от двух до пяти в вагоне оказалось всего-то человек пять или семь. Но! Всю эту горластую, отчаянную шайку возглавил Мотя. Мотя-Мотя. Да, тоже ребенок. Маленький двухлетний щуплый мальчик с соской-пустышкой в зубах. Но он оказался главным.
Нет, ничто не предвещало. Вошли двое: оба молодые, довольно крупные, плотные, высокие, мама Зина и папа, имени которого мы так и не узнали. Два больших, смертельно уставших человека. Они пришли и улеглись на свои полки, отпустив сына в свободное плавание. Мальчик, мусоля своими шестью-семью зубами соску-пустышку и возякая ее сбоку набок, как гопник – чинарик, сначала медленно прошелся по всему вагону, хмуро, но с любопытством оглядывая пассажиров. Я лично оробела под его серьезным оценивающим взглядом. Без церемоний он заходил в каждое купе, усаживался, где понравится, и произносил сквозь соску-пустышку пространный монолог на своем языке, из которого мы понимали только «На мойе!», из чего заключили, что конечная цель Моти не то, что потом мы все испытали на себе, а именно Черное море, куда его везли родители.
Заодно Мотя не отказывался от угощения, иногда сам требовал «пакусить цунь-цунь» и в результате немножко перекусил. А именно отведал: куриную котлетку (выбросил), яблочко (надкусил), бутерброд с сыром (послюнявил), просто кусочек сыру (выплюнул), печенюшки (раскрошил). И мало того что он перехватил сам, он еще и подкормил своих родителей. Его папа изредка выглядывал в коридор и кричал:
– Мотя-Мотя! – Он кричал имя сына дважды, с первого раза сын, как мы поняли, не реагировал. – Что у тебя в руке? Слива? Тебе нельзя! Дай сюда! Зина, будешь сливу? Не будешь? На, хорошая слива. Точно не будешь? Тогда я.
Затем, заморив червячка, Мотя-Мотя потер ручки, внимательно осмотрел поле деятельности и опять обошел каждое купе, за руку выводя всех детей, которые уже умели ходить. Так он объединил под своим маленьким, но крепким началом всю малышню третьего вагона. И на своем примере взялся учить их орать, прыгать и раскачивать вагон.
Люди, которые садились к нам по дороге, уже через пять минут в панике начинали искать обмен на другой вагон. С доплатой.
Когда поезд остановился во Львове, Мотя-Мотя чухнул к открытой вагонной двери. В сумерках у входа в вагон маячила сонная проводница. Моти-Мотины родители, видимо, спали. Я кинулась за ним и успела схватить за капюшон футболочки, когда он уже занес ножку над ступеньками и по-ленински выбросил вперед руку с криком «На мойе!». С колотящимся сердцем и орущим Мотей-Мотей наперевес я ворвалась в купе его родителей.
– Ребята! Ваш ребенок только что собирался покинуть вагон.
Зина и безымянный ее муж только тяжело вздохнули:
– Мотя-Мотя, ну куда?
– На мойе, – сквозь соску-пустышку уточнил Мотя-Мотя.
– Мотя-Мотя, на море – завтра, – с тоской и предвкушением новых Моти-Мотиных подвигов произнесла Зина.
Весь остаток вечера дети во главе с Мотей-Мотей прыгали и орали. Орали и прыгали. Из некоторых купе пахло валерианой и корвалолом. Закаленная проводница сломалась: намотала на голову мокрое полотенце и слегла. В полночь кто-то обнаружил Мотю-Мотю спящим стоя в коридоре: ножки на полу, голова и плечи на откидном сиденье. Ребенка аккуратно взяли на руки, отнесли в купе и сдали родителям. Во сне он пробормотал: «На мойе».
