Книга Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев

Когда я уже шёл по улице, настрой пропал: ну и куда я прусь? к кому? что делать-то? Хотя давно подмечено, что стоит пройтись по Советской, главной артерии города, обязательно встретишь кого-нибудь из знакомых, я никого не нашёл. Подошёл к «Спорту» — народ уже суетится, помялся, пошёл на Кольцо — оно напротив через дорогу — всего лишь пересечь Советскую — зашёл, посидел на лавочке, покурил… Вернулся в «Спорт», взял кружку пива и бутерброд… Но время-то ещё мало — чем заняться — сидеть невыносимо!.. — все эти люди, мужичьё, развязное бабьё, а я один…

Вышел и поковылял на рынок — к ларьку у ковров, типа посмотреть кассеты (там, кстати, и рыгаловок много, и народу в них может поменьше…). Я купил банку своего расхожего «Ярпива оригинального» (оно наиболее напоминает простую, без вредных привкусов и примесей воду) и нормальных сигарет, стою у ларька, читая названия и борясь с головокружением от хмеля натощак, уже достаю деньги, чтобы приобрести Sonic Youth «Goo», как вижу — чешет Элька Зельцер, в своей ярко-алой рубашке и на предельной скорости!..

Кассету я всё же купил, смотрю, а её уже нет. Я бегом. Паника. Буквально наткнулся на неё!

— О, привет! Ты что здесь делаешь?

— Да вот, кассету покупал…

Она её осмотрела бегло, явно ничего не поняв, я глотал последнее пиво из смятой банки.

— А я вот домой с учёбы… вот…

Я механически вертел в руках покупку, бессознательно рассматривая её: на обложке был чёрно-белый рисунок, изображающий, по сути, нас с Зельцером (!) в обнимку — только я без бороды, а она с другой причёской, и оба в чёрных очках…

— На футбол-то не собираешься? — Да, дорогие, если мыслить щепетильно, как например мыслю я, здесь я немного глупо и некорректно влезал в чужую юрисдикцию.

— О, а я уж забыла! — отвечала она с экспрессивностью цыганки, — Санич, козёл, не позвонил даже! Я сама ему тот раз звонила-звонила, а его всё не было дома, даже в десять — где ж он бывает-то?

— Не знаю, наверно занят в институте, — говорю я что-то дежурное, а сам уже начинаю загоняться, что это у него за такие «другие планы»?

— Он про меня ничего не говорил?

— В смысле? — не понял я.

— Ну, насчёт сегодня.

— Да нет. У него какие-то планы, говорит, мало времени…

Значит, I STOLE MY SISTER’S BOYFRIEND. IT WAS ALL WHIRLWIND, HEAT AND FLASH. WITH IN A WEEK WE KILLED MY PARENTS AND HIT THE ROAD (надпись на кассете) — понимаю…

— Н-да? — обычная для неё штучка — это идиотское «н-да» (даже ближе к «н-дя») — при этом указательный пальчик, как у маленькой девочки, следует в ротик, оттягивая нижнюю губу — но это длится всего лишь мгновенье, неосознанное мгновенье. Означает сей жест наверно какое-то обречённое удивление, то есть уже неудивление ничему.

Она уже вздыхала и мялась, собираясь срулить — обычная ситуация — неизбежное «нечего сказать», когда люди не очень близко знакомы, и просто встретились на улице… Сейчас начнутся все её «вот…», «во-от…», которые я впоследствии перенял…

— А пойдём со мной в «Спорт», выпьем пива, поедим, а потом на футбол, — сказал я.

Она поколебалась в своей решимости идти домой. Ну ещё пальчик в рот и скажи: «Ну, мне надо идти домой…»! Только начала, как я перебил:

— Деньги у меня есть. На матч пройдём бесплатно. И Санич… (хотел сказать «твой») там будет.

— У меня тоже есть немножечко, — жеманно улыбалась она, опять почти как девочка (только какая-то слегка блядская), — да и причём тут Санич?

Надо сказать, что я к ней относился довольно серьёзно, безо всякого подвоха, даже почти без критичности — просто как к товарищу. Другое дело, что она всё равно ведь женщина, и нельзя не присматриваться к её жумпелу… Вроде бы вся она по своей конфигурации, консистенции и моторике не очень и женственна, опять же, бордово-фиолетовая помада, джинсы, гриндера, сэкондовская рубашка, но с другой стороны — все эти детско-блядские ужимочки… Но жумпел-то всё же внятно-внушительный! Только потом, увидев её фотографию, где ей лет 17 (такая уть-оть, невинные глазки, девственные губки!), я осознал, что она, Элька, практически копия моей первой любви Яночки! — та тоже была не лишена некоторой брутальности (см. повесть «Грязная морковь»)… Вот ведь! Всё-таки как интересно анализировать этих несуразных никчёмных существ! Как мне их недоставало!

Она, конечно, сказала, что есть не хочет, взяла пиво, какой-то бутер (знакомое словечко!) и таскала потом у меня «китайскую капусту» (таким эвфемизмом Саша заказывает салатец из моркови по-корейски), я же взял 50 водки, пиво и картошку с тефтелями — чего и ей желал, но настаивать не стал.

— Только Саничу не говори, что я ел еду, — сказал я.

Было приятно сидеть хоть в каком-то кафе, хоть с какой-то девушкой, хоть о чём-то болтать, есть хоть какую-то еду и выпить хоть чуть-чуть водочки.

Едва я успел проглотить сию не очень большую общепитовскую порцию, как в дверях оказался Санич. Я быстрым комичным жестом переставил тарелку на соседний столик. Зельцер заулыбалась.

— Хей, мать, ты не то ль что-то там напитал?! — забасил Саша, все посетители даже обернулись на нас.

— Нет, пиво пью, — ответствовал я, едва сдерживая в себе порыв удыхания.

Он картинно уставился на Зельцера.

— Нет, — сказала она, улыбаясь (почти как «н-да»).

— А чё это вы вместе, а?

— На рынке встретились… — улыбалась она, — а ты чё не позвонил?

— Короче, сколько у кого денег? А то сейчас Михей придёт голимый — поесть пока можть взять чего-нибудь…

— Да я, Саша, уж поел картошечки, — я, улыбаясь, кивнул на тарелку, наконец-то легитимно утираясь салфеткой.

— Ах ты манда! — заорал он, — и ты манда!

Мы дали денег и он принёс графин водки, три пива и чебурек.

Как и ожидалось, пришёл Миша, но, что совсем нехарактерно, довольно пьяный и с деньгами. Тут же взяли ещё пива и водки и, конечно же, один чебурек. Разговоры пошли какие-то совсем странные, наверно совсем пьяные: было сказано, что ты, Миша, скупердяйская распиздяйская рожа, низкорослый пидарасик, ёбарь хуев и добавлено, что «даже план курить как надо не можешь — хули ты суетишься-то, блядь?..» С последним активно согласилась Зельцер, недовольно буркнув: «В натуре, обломно, блядь». Тут Михей вскочил и стал орать: «Хочешь, блядь, я тебя щас прям здесь на столе отъебу — ложись, давай, задирай ноги!» — и сделал движение к Зельцеру — я уж представлял, как он толкает её на стол, задирая мясистые джинсовые ляжки — рефлекторно я встал, и он уткнулся в меня.

— Хули ты, блядь, за эту блядь, блядь?! — продолжил он в запале.

— Я не блядь, а ты присядь, — профанистично сказал я, и Санич с Элькой удохли.

— Если я сейчас встану, — веско отчеканил Саша, — ты ляжешь так на месячишко в травматологию.