Книга Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

Если бы она была здесь, то сейчас сидела бы рядом и сочувственно смотрела на него — как в тот раз, когда он въехал на лыжах в колючий куст и добрался до дому весь исцарапанный. Держала бы за руку, говорила: «Потерпи, скоро пройдет!» Или притащила бы какое-нибудь снадобье, от которого бы сразу стало легче…

Он закрыл глаза и как наяву увидел прекрасное лицо с тонкими чертами, смеющиеся глаза цвета крыжовника, рот — один уголок приподнят чуть выше другого. Наверное, она бы сейчас сказала: «Ты похож на промокший подсолнух — такой же взъерошенный!»

Так, думая о жене, Филипп и погрузился в тяжелый, похожий на болезненное забытье, сон.

Очнулся он, когда солнце уже ушло из окон. Осторожно пошевелился — вялое, покрытое потом тело слушалось с трудом, но в животе бурлило не так сильно. Да, вроде, чуть полегче…

Так же осторожно, не вставая, подтянул к себе телефон — пора и делом заняться, а для начала узнать, что там без него поделывает Амелия. Слава богу, в машине телефон есть!

На звонок ответил Дитрих, от него Филипп узнал, что госпожа баронесса посетила картинную галерею, позавтракала в «Тиффани», а последние полтора часа пребывает в «Хартунг энд Хартунг». На вопрос, что такое «Хартунг энд Хартунг», шофер с неподражаемым презрительным апломбом объяснил, что это крупнейший аукционный дом в Мюнхене.

Ладно, пусть себе транжирит деньги…

Возможно, это и к лучшему, что ее нет дома — если бы она подслушала его следующий разговор (с нее станется!) и узнала, что он собирается принять меры против ее красавчика-любовника, то могла бы закатить очередной скандал.

Добытые Штернгольцем сведения заставили Филиппа присвистнуть: Пабло оказался сотрудником бразильского консульства — человеком, обладающим дипломатической неприкосновенностью. По мнению адвоката, полицию на него в такой ситуации натравить было проблематично.

Что ж — другого выхода нет, придется пускать в ход «тяжелую артиллерию»…

Трент выслушал все, что рассказал Филипп, переспросил:

— Как, вы говорите, его зовут?

— Пабло Фраго Нета.

— Вы правильно сделали, что позвонили, — заметил миллионер. — Можете больше не беспокоиться на эту тему — тут я разберусь сам, по своим каналам.

Ну вот… теперь еще один звонок, тоже не слишком приятный.

Эдна ответила почти сразу, и, услышав кисло-любезное: «Магазин «Райский сад», Филипп как наяву представил себе ее недовольно поджатые губы.

Для начала он выслушал тираду, включающую привычное «прохлаждаешься в своей Европе». Лишь после этого Эдна сообщила, что девочка здорова, научилась лепить «куличики» из песка — и нужно покупать ей кровать со съемной сеткой, а то из этой она вот-вот вырастет.

— А Линнет? Ты была у нее? — поинтересовался Филипп.

— Да, была.

— Как она? Ты с ней разговаривала?

— Да о чем с ней говорить? — не сдержалась Эдна. — Просидела я с ней полчаса, как ты просил — неужели ты думаешь, что это что-нибудь изменит?!

— Ладно, я тебе в понедельник позвоню. А с кроватью… в следующем месяце я, наверное, приеду на несколько дней в Штаты — тогда и разберемся.

— Ладно. Слушай, а чем ты там вообще занимаешься, в своей Европе? — неожиданно поинтересовалась она.

— Решаю многоцелевую задачу, связанную с контролем поведения малоадекватных индивидов. Устраивает тебя такое объяснение? — огрызнулся Филипп.

Кажется, она обиделась — во всяком случае, по-быстрому свернула разговор, сказав, что у нее много дел.

Он положил трубку и откинулся назад на подушку. На душе было паршиво, как всегда после подобных звонков. Конечно, нужно быть с ней помягче, тем более после всего, что она делает для него и для Линни. Но уж очень взбесила его эта фраза: «Да о чем с ней говорить?»

Линнет…

Иногда, когда он разговаривал с ней, безмолвной и неподвижной, ему чудилось, что настоящая Линнет где-то здесь, совсем близко, что она все слышит и понимает, но не может ни ответить, ни подать знак.

А теперь, когда его нет, получается, с ней и разговаривать-то некому… Эдна — та из чувства долга отбывает положенные полчаса в неделю, а родители… родители в последнее время навещали ее все реже. Да и проку в этих визитах не было: мать, не в силах справиться с собой, рано или поздно разражалась слезами, Линнет тоже начинала плакать — и кончалось тем, что прибежавшая миссис Касслер выпроваживала их.

Глава одиннадцатая

Часов в десять вечера Филипп, сам себе напоминая любящего папочку, беспокоящегося о непутевой дочери, снова позвонил Дитриху. Тот доложил, что находится возле ночного клуба под названием «Дискобол», госпожа баронесса пару часов назад зашла внутрь и с тех пор не появлялась.

Домой она явилась в третьем часу ночи.

Филипп услышал, как подъехала машина, и, выглянув в окно, увидел, что Амелия, пошатываясь, бредет к дому. Через несколько минут раздался грохот — похоже, по его двери колотили кулаками и ногами.

Пришлось открыть…

С первого взгляда стало ясно, что времени она даром не теряла и что одним спиртным тут не обошлось; впрочем, джином от нее тоже несло весьма ощутимо. Волосы были всклокочены, на губах играла идиотская улыбка, а глаза беспорядочно блуждали в безуспешной попытке сфокусироваться.

Увидев Филиппа, баронесса фон Вальрехт улыбнулась еще шире, скорчила рожу, показала ему язык, выкатив его на всю длину и пошевелив кончиком; сделала неприличный жест средним пальцем — развернулась и с чувством выполненного долга поплелась по коридору.

— Стой! — Филипп догнал ее и повернул к себе. — Ты что приняла? Сожрала что, спрашиваю?

— Колесико[6], колесико! — не стала таиться Амелия. — Очень симпатичное колесико! Бе-е-еленькое! Съела, съела, съела!

— Где взяла?

— Там, где больше нету! — радостно сообщила она. — Нету, нету, нету! И вообще — не лезь ко мне! Мне сейчас хорошо! Я сейчас всех люблю — даже тебя, идиота!

Было ясно, что разговаривать с ней бесполезно.

Филипп отпустил ее, и Амелия побрела дальше в сторону своей спальни.

«Какого черта она носит эти высоченные каблуки?! — подумал он с раздражением, глядя ей вслед. — Споткнется — ноги переломает».

Он не сразу понял, что произошло, когда вместо того чтобы сделать очередной шаг, баронесса вдруг почти бесшумно осела на пол. Застонала, скрючилась…

Что с ней?!

Филипп метнулся к лежащему на боку неподвижному телу, схватил за плечо и попытался перевернуть. Она не сопротивлялась; глаза были закрыты, дыхание, ровное и глубокое, источало столь, ощутимый запах спиртного, что его чуть не стошнило.