Книга Башни заката - Лиланд Экстон Модезитт

— Белая птица и неизвестная женщина… потревожат кого-то сегодня ночью…

Креслин вздрагивает: эти слова жгут его слух, но он не в состоянии распознать, чей голос их произнес. Но голос был мужской.

С глухим стуком на стол перед ним опускается серая, с отбитым краем, кружка, наполненная чем-то напоминающим мыльный раствор. Худая прислужница уже отошла и теперь снимает с деревянного подноса еду для самой большой компании — женщины и трех мужчин с клинками. Явных выходцев с востока, из краев, где не чтут Предание.

Рассматривая задымленный обеденный зал, Креслин неожиданно осознает, что он — единственный здесь мужчина, который начисто выбрит. Большинство постояльцев бородаты; лишь Хайлин и темноволосый малый в углу носят только усы. И оба они, похоже, наемники.

Совпадение ли это? И имеет ли наличие или отсутствие на лице растительности какое-либо значение?

Креслин осторожно отпивает эль. Его осторожность вознаграждается: благодаря тому, что глоток был крохотный, удается не поперхнуться этим горьким пойлом. В ожидании мяса Креслин ловит токи воздуха и обрывки разговоров сидящих за столами людей, которые ни за что не поверили бы, что их могут подслушать.

«…ты что, не узнаешь амуницию стражей Оплота? Бьюсь об заклад, это женщина, прикидывающаяся парнишкой…»

«…слышал, как говорит… нет, голос не женский…»

«…ворожея сказала, что с севера подует холодный ветер…»

Дым в помещении становится таким густым, что у Креслина слезятся глаза. Двое бедно одетых посетителей, шаркая изношенными сапогами, направляются к ближнему столу. Судя по запаху, это пастухи: пасут либо овец, либо коз.

Сосредоточившись на разговорах, юноша рассеянно поводит ладонью, и дым отлетает от его глаз.

— …Ты глянь, глянь! — доносится низкий голос. — Дымина-то…

Креслин поспешно отпускает разгонявший дым воздушный поток.

— Чего дымина?

— Да того… чтоб мне лопнуть…

Юноша с серебряными волосами, едва не выбранив себя вслух за глупость, делает глубокий вздох и снова прислушивается.

«…так приложил того здоровенного купчину! А к мечу и не прикоснулся».

«…не иначе как из гильдии наемных убийц…»

«…незачем тебе с ним и толковать, Деррилд. Заплати, вот и весь разговор. Такого охранника ты и за два золотых не сыщешь».

Столь высокая оценка его способностей вызывает у Креслина легкую улыбку.

«…что еще нужно магам, кроме всех земель между Рассветными и Закатными Отрогами…»

«…благодарение свету… не придется возвращаться на Край Земли. И почему только думают, будто это место стоит того…»

«…вот доберемся до Фенарда, дорогая, и там ты сможешь купить все, чего пожелаешь…»

Глиняная, такая же неприглядная, как и кружка, миска с тушеным мясом водружается на стол со столь же бесцеремонным стуком. Из миски торчит гнутая оловянная ложка. Миска, похоже, с трещиной: на стол сочится коричневая подлива. К мясу подан ломоть не слишком свежего хлеба.

Креслин берется за ложку. Хотя содержимое миски и не такое убийственно острое, как сарроннинское жаркое, густая подлива с перцем и множеством пряных трав начисто отбивает вкус того, что здесь выдают за медвежатину. Впрочем, Креслин не в претензии: после стольких дней сухомятки картофель, вялая морковка и волокнистое мясо в соусе кажутся вполне сносными. Правда, хлеб черствее того, что он нес в котомке, но с подливкой сойдет и такой.

«…на мага не похож, слишком молод…»

«…волшебник любого возраста может выглядеть так, как ему вздумается…»

Креслин старается не реагировать на услышанное, но на всякий случай трогает ногой свою котомку и меч. Они под столом, на месте. Он крошит черствый хлеб в подливку, вычерпывает ложкой содержимое миски и запивает сомнительную медвежатину глотком сомнительного эля. Правда, маленьким глотком.

Не допив кружку, юноша встает и забрасывает котомку за спину.

— Ты уже поел? — осведомляется появившаяся невесть откуда прислужница.

Понимая, что ее появление объясняется надеждой на ничем не заслуженную награду, Креслин, пряча улыбку, вручает ей медяк.

— Премного благодарна, — служанка пытается придать голосу любезность.

Отвернувшись от нее, юноша пытается проскользнуть мимо двух пастухов и ненароком задевает одного из них краем мешка.

— Эй, ты! — малый с жиденькой черной бородкой смотрит на Креслина так, словно собирается встать.

— Прошу прощения, — спокойно произносит Креслин. Пастух присматривается к его лицу, примечает за плечами меч и миролюбиво улыбается:

— Ничего, ничего.

Креслин кивает и идет дальше, к выходу.

«…ишь, вежливый. Мягко стелет… как один из префектовых убийц…»

«…а мне сдается, все-таки колдун…»

Оставив позади обеденный зал, юноша направляется к своей комнате по освещенному единственной масляной лампадкой коридору с голыми каменными стенами. У дверей он останавливается и прислушивается, пытаясь уловить внутри чуждое присутствие, хотя сам толком не знает, кто и зачем мог бы туда забраться. Убедившись, что комната пуста, юноша открывает дверь. Судя по всему, в его отсутствие сюда никто не заглядывал: его парка с торчащими из карманов рукавицами по-прежнему висит на крючке.

Он закрывает за собой дверь, задвигает засов и ставит мешок на пол неподалеку от кровати, чтобы в случае нужды легко дотянуться до меча. Присев на кровать, которая хоть и прогибается, но не скрипит, юноша стягивает сапоги, снимает кожаную одежду и раскладывает ее на столе.

Ему уже надоело спать одетым, и то, что теплое одеяло вполне позволяет ночевать в одном нижнем белье, не может не радовать. Вспомнив о белье, он проверяет висящую на спинке кровати выстиранную смену: она еще влажная, но к утру подсохнет. Во всяком случае, в достаточной мере, чтобы можно было уложить в наполовину опустевший заплечный мешок. Удивительно, но каменный пол под ногами оказывается не таким уж холодным. Постоялый двор построен прямо над теплым источником.

К тому времени, когда Креслин ныряет под одеяло и задувает фитилек лампы, глаза его слипаются.

Просыпается он внезапно. В комнате царят кромешная тьма и полная тишина, но юноша чувствует: здесь кто-то есть. Присматриваясь из-под опущенных век, а заодно прибегая к иным, более изощренным методам, беглый консорт проверяет комнату. Засов на двери не тронут.

Решившись действовать, он осторожно, словно ворочаясь во сне, перекатывается на бок. Впрочем, уверенности в том, что все это не сон, у него отнюдь нет.

— Не стоит притворяться, — доносится низкий, с хрипотцой, женский голос. — Ты знаешь, что я здесь, а я знаю, что ты это знаешь.

Теперь он видит сидящую на краешке кровати женщину в светлом одеянии. Цвета волос в темноте не разобрать, ясно лишь, что они, в отличие от платья, не очень светлые и поблескивают рыжеватыми искорками.