Книга Имперский маг - Оксана Ветловская

Наверное, ему сейчас очень идёт этот его мундир…

* * *

С утра Штернберг повёл Эммочку в горы. Ей необыкновенно нравились эти долгие-долгие прогулки, когда время словно замедляло ход, и день представлялся бесконечным. Они уходили далеко прочь от нахоженных троп (было у Штернберга какое-то сверхъестественное чутьё, не позволявшее ему заблудиться), и было странно видеть на диких зелёных склонах мужчину в городском костюме (он терпеть не мог так называемую «походную» одежду) и девочку в нарядном светлом платье (Эммочка всей душой разделяла это его неприятие). С ним было сказочно легко: он нисколько не возражал, когда она просила остановиться и передохнуть, и иногда соглашался взять её на руки и понести по особенно крутому косогору, а сам, похоже, вообще никогда не уставал. И, самое главное, он позволял делать всё, что ни заблагорассудится: залезать куда угодно, бросать камни в реку, валяться на траве, да и сам, казалось, был не прочь поглядеть, что будет, если со всей силы швырнуть булыжник вон в ту большую зелёную лужу на дне оврага или если вскарабкаться вон на тот неприступный с виду каменистый пригорок. Он умел заговаривать ссадины и царапины, лечить сломавших крылья ласточек (которых было так жалко) и даже (только это был большой секрет) мановением руки останавливать дождь и рассеивать грозовые тучи. Да и говорить с ним можно было о чём захочешь.

Они видели водопад и укромную тенистую заводь, где обитают русалки, наткнулись на развалины небольшого каменного сооружения, разглядывали обезглавленное дерево, поражённое молнией, а под угрожающе нависшим обрывом обнаружили рогатый череп, ржавый остов зонтика и дырявый складной стул. Всё это они, хохоча, навесили на обугленное дерево, так, что вышло подобие языческого алтаря, — пугать путников.

Поднявшись вверх по течению безымянного ручья, они набрели на луг с ровной, будто ковёр, и мягкой травой, и Эммочка тут же уселась на неё, натянув на колени отороченный кружевами подол. Штернберг походил вокруг и вдруг очень удивил её тем, что сначала присел рядом, в два приёма сложившись, лишившись своей огромной высоты, а затем и вовсе разлёгся, вытянувшись во весь рост (раньше он себе такого не позволял), — и сразу стал неуловимо напоминать тех старшеклассников, что, сбежав с уроков, курят, лёжа на крыше школьной пристройки. Он закрыл глаза. Эммочка с минуту разглядывала его с хитрой улыбкой, размышляя, означает ли всё это какую-то новую шутку или озорство, а затем уселась верхом ему на ноги, чуть выше колен. Он стащил с носа очки и посмотрел в небо. Он долго, очень долго смотрел так вверх, и его лицо выражало полнейшую отрешённость и ещё что-то такое, отчего ей стало тревожно и даже тоскливо, и она постаралась прогнать поскорее неуютное чувство, завязав разговор:

— Скажи, почему взрослые говорят вести себя хорошо, а сами ведут себя иногда очень плохо?

— А? — Кажется, он только сейчас очнулся и заметил, что она требовательно глядит на него. И это ей тоже почему-то не понравилось.

— Я спрашиваю, почему взрослые сами ведут себя плохо, а детей наказывают, чтоб они вели себя хорошо? — повторила Эммочка.

— Ну, видишь ли, каждому взрослому хочется, чтобы вокруг него было хоть какое-то подобие порядка. А порядок создать гораздо сложнее, чем хаос. Потому у самих взрослых это далеко не всегда получается, как они ни стараются, — подложив руки под голову, он внимательно посмотрел на неё. — Кажется, я знаю, почему ты об этом спрашиваешь…

— Вы вчера так кричали, — сказала Эммочка. — Вы все. Друг на друга. Мама запирает меня в чулане, когда я кричу на неё.

— И ты это слышала даже у себя в комнате?

— Да.

— Скверно. Мне очень жаль, солнце моё. Постараюсь, чтобы такого безобразия больше не повторилось.

— Взрослые тоже иногда делают глупости.

— Да, к сожалению, — Штернберг двумя пальцами нацепил очки. — И знаешь, что в этом деле самое худшее? Детские глупости легко опознать, а вот взрослые — гораздо сложнее. Взрослые глупости очень тщательно маскируются под умные вещи. Они предельно логичны, они растут и развиваются, они изобретают себе разумные поводы и прекрасные цели. Важно ещё и то, что детские глупости — совсем небольшие, а взрослые часто бывают огромными, гигантскими, просто титаническими Мегаглупостищами с Самой Большой Буквы.

— А ты умеешь их отличать?

— Наверное. Не знаю. Очень хочется надеяться, что да.

— Это так трудно?

— Это невероятно трудно.

— Сложная у взрослых жизнь, — вздохнула Эммочка.

— Ты права. Очень сложная.

— Это, наверное, потому, что она у них половая.

— Что?.. А, ну да. — Штернберг засмеялся. — В некотором отношении замечание весьма справедливое. Ты сама додумалась или тебе подсказал кто-нибудь?

— Это вчера мама с бабушкой про тебя говорили. Они сказали, что у тебя беспорядочная и к тому же половая жизнь. И ещё что ты много пьёшь, и оттого у тебя много женщин. А зачем тебе нужно много женщин? Они тебе что-то выпить помогают?

Штернберг оглушительно расхохотался. Его колотило от хохота, он никак не мог остановиться, и Эммочка тоже начала смеяться, глядя на него.

— Санкта Мария и все херувимы, — выговорил он наконец. — Вариативность интерпретации. Ты просто прелесть, солнце моё.

— А что это значит — половая жизнь?

— В сущности, это довольно однообразное занятие. Но многие взрослые находят его чрезвычайно интересным. Ну, во всяком случае, несомненная польза от этой штуки есть — из-за неё появляются дети.

— Про детей я всё знаю, — похвасталась Эммочка. — Они отрастают в животе у женщины. После того, как она поспит в одной кровати с мужчиной.

— Просвещённый ты человек. Всех аистов давно пора списать на свалку истории. По графе «моральное устаревание».

— Про аистов — это только для самых маленьких. Потому что они многого ещё не понимают в этой жизни, — умудрённым тоном изрекла Эммочка.

— А из того, что про меня рассказывают, ты не всему верь. Видишь ли, твоя мама очень умная женщина, но кое-чего она всё же не знает и оттого иногда присочиняет.

— Да просто мама с бабушкой тебя совсем не любят. Они хотят, чтобы ты поскорее уехал, вот и всё. Хочешь, я скажу тебе страшную тайну?

— Давай, мне очень интересно, — ответил Штернберг, хотя прекрасно знал суть этой тайны, давно уже знал, и не только потому, что слышал мысли сидящего у него на коленях беловолосого ребёнка.

Эммочка наклонилась вперёд и, понизив голос до торжественного полушёпота, произнесла:

— Они тебя боятся. Они все тебя жутко боятся. Потому что ты ведь чёрный волшебник. Да, да, — Эммочка важно закивала, — я сама догадалась. Белые волшебники должны ходить в белом. А ты всегда носишь чёрное. И у тебя на пальце кольцо с черепом. Чёрных волшебников всегда все боятся и никто не любит. Я про это читала в сказках.

— Умница. — Штернберг грустно улыбнулся.