Книга Суть дела - Эмили Гиффин

— Не за что, — подчеркнуто говорит он, совершенно иным тоном, чем отвечал Роузмэри на ее слова признательности.

Вэлери улыбается врачу своего сына, тот улыбается в ответ. Затем они одновременно делают по глотку кофе, и все это — не сводя глаз друг с друга. Вэлери решает: по любым меркам между ними сейчас что-то произошло, — и, взаимно это признавая, они продолжают молчать.

Вэлери судорожно прикидывает, о чем говорить дальше. Она отказывается от идеи забросать его вопросами на медицинские темы, поскольку и без того уже задала их слишком много. А рассуждать на темы, касающиеся внешнего мира, представляется ей либо банальным, либо слишком личным.

— Ну что ж, — нарушает, наконец, молчание доктор Руссо. — Я хотел поговорить с вами о понедельнике. О пересадке кожи Чарли.

— Слушаю вас. — Вэлери выпрямляется на сиденье, жалея, что не прихватила блокнот и ручку, чтобы делать пометки, таким образом снимая нервное напряжение.

— Мне хотелось удостовериться, что вы понимаете, в чем заключается эта процедура... и ответить на любые вопросы, которые могут у вас возникнуть, — говорит он.

— Я ценю это. — Она припоминает подробности предыдущих бесед с ним, а также разрозненные факты, услышанные из болтовни медсестер, и все, что прочла в Интернете.

Кашлянув, доктор Руссо говорит:

— Хорошо. В понедельник утром первым делом придет анестезиолог и даст Чарли наркоз.

Вэлери цепенеет, а хирург продолжает:

— Далее я сбрею ему волосы и удалю поврежденную кожу лица.

Сглотнув, Вэлери кивает.

— Затем я возьму специальный хирургический инструмент, который называется электрический дерматом, и сниму слой кожи с головы Чарли в области скальпа, чтобы получить расщепленный графт.

— Расщепленный? — встревоженно переспрашивает Вэлери.

Доктор Руссо успокаивающе кивает.

— Расщепленный графт содержит эпидермис и немного дермы.

— И все это нарастет снова? На голове?

— Да. В коже останутся фолликулы и сальные железы, которые постепенно разрастутся и сформируют новый слой эпидермиса. На эту область мы сделаем повязку из влажной марли с антибиотиками для защиты от инфекции...

— Я поняла, — кивает Вэлери, сглатывая образовавшийся в горле комок. — А потом? Как вы прикрепите взятую кожу?

— Так. Мы возьмем эту кожу, наложим на щеку Чарли и с помощью скальпеля сделаем дырочки для свободного выхода крови и жидкости. Далее мы закрепим графт при помощи тончайших швов и небольшого количества биологического клея и накроем влажной, неприлипающей повязкой.

— Кожа всегда... приживается? — спрашивает Вэлери.

— Обычно — да. Она должна зафиксироваться и реваскуляризироваться[10]... и кожа головы будет отлично сочетаться с его щекой.

Вэлери кивает, ее мутит, но она чувствует себя ободренной, а доктор Руссо продолжает объяснять: после операции Чарли будет носить сделанную по его лицу маску, чтобы контролировать процесс рубцевания на лице.

— Обычно на лице мы стараемся добиться плоских, гладких и эластичных рубцов.

— Маску? — переспрашивает Вэлери, пытаясь представить ее и снова впадая в тревогу по поводу новой социальной стигмы, которую придется нести ее сыну.

— Да, — говорит Ник. — Специалист по трудотерапии придет днем и отсканирует лицо Чарли. Эти данные мы передадим в компанию, которая изготовляет на заказ прозрачные силиконовые маски. Маска целиком закроет лицо Чарли, оставив отверстия для глаз, носа и рта; прикрепляется она с помощью завязок.

— Но она будет прозрачная? Через нее можно будет видеть?

— Да. Прозрачная, чтобы мы наблюдали процесс побледнения рубца и видели, где поднимается давление... Со временем специалист подгонит маску, внося изменения в слепок и моделируя пластик с помощью нагревания. — Он всматривается в ее лицо, словно ищет что-то. — Ну как, не страшно звучит?

Она качает головой, чуточку ободренная.

— Вопросы есть?

— Нет. Во всяком случае, пока, — тихо отвечает Вэлери.

Доктор Руссо кивает:

— Хорошо. Позвоните мне, если они возникнут. В любое время. Мой номер у вас есть.

— Спасибо, доктор Руссо, — говорит Вэлери.

— Ник, — поправляет он Вэлери по меньшей мере в четвертый раз.

— Ник, — повторяет она, и их глаза снова встречаются. И опять воцаряется молчание, совсем как перед этим, но теперь Вэлери чувствует себя спокойнее, почти наслаждаясь мирным ощущением товарищества.

Ник, похоже, испытывает сходные чувства, так как улыбается и легко меняет тему.

— Чарли упомянул, что вы юрист, — говорит он.

Вэлери кивает, гадая, когда и в каком контексте Чарли обсуждал ее профессию.

— На чем вы специализируетесь? — спрашивает Ник.

— Я веду корпоративные тяжбы, — отвечает она, думая, какой далекой и неважной кажется ей фирма со всей своей политикой. После несчастного случая с Чарли Вэлери вспоминала о фирме всего несколько раз, в связи со звонками начальника отдела, который заверил, что все ее дела и клиенты пристроены и ей не о чем волноваться. Она не могла понять, почему позволяла работе так ее нервировать.

— Вы учились в юридической школе где-то здесь? — спрашивает он.

Вэлери кивает:

— Да, я училась в Гарварде.

Обычно она избегает этого названия, но вовсе не из чувства ложной скромности, из-за которого многие ее однокурсники говорят: «Я учился в школе в Кембридже», — а потому, что до сих пор не чувствует себя достойной этого имени.

Но с Ником совсем другое дело. Он, как ей известно, тоже учился там и извлек из этого максимум. И точно, Ник преспокойно кивает и спрашивает:

— Вы всегда хотели стать юристом?

Она думает над этим, над правдой: настоящей страсти к юриспруденции у нее не было, она просто хотела добиться чего-то как самоцели. В особенности после рождения Чарли, когда ей отчаянно хотелось хорошо зарабатывать, чтобы обеспечивать сына. Сделать то, чем Чарли мог бы гордиться, и она таким образом компенсировала бы ему отсутствие отца.

Ничего этого она, разумеется, не говорит, а лишь отвечает:

— Да нет, на самом-то деле. Пару лет я проработала помощником юриста и поняла, что я умнее юристов моей фирмы... — Тут она улыбается и предпринимает опасную попытку пошутить, первую за целую вечность: — Вероятно, так же говорят о вас ваши медсестры.

— Вполне возможно, — сдержанно улыбается ей в ответ доктор Руссо.

— Да будет вам. Вы этому не верите. Вы даже сказали мне, насколько вы хороши.