Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина

В такой ситуации следователь Бакланов не счел нужным сильноупираться. Он никогда не был особо принципиальным и не цеплялся за свою точкузрения, отстаивая ее перед руководством. Мнение начальства о нем самом было длянего куда важнее, чем его собственное мнение о чем бы то ни было. В течениетрех часов Войтовича отпустили домой. А через несколько дней он повесился,оставив покаянную записку с невнятными словами о вине и возмездии.

Сведя воедино обрывочные воспоминания работников милиции иследователя, Настя обнаружила странную деталь. Войтович не был психическибольным, его за короткое время дважды осматривал врач и не нашел ни малейшихпризнаков отклонений в психике. В то же время сразу после совершенияпреступления он совершенно не помнил, почему убил жену, воспоминаниявозвращались к нему постепенно, и по мере того, как шло время, картинапреступления становилась все более детальной. При совершении убийства всостоянии аффекта такого не бывает. Человек не осознает того, что делает, нопотом он деталей не вспоминает. В памяти – полный провал. То, что происходило сВойтовичем, не было похоже ни на одну известную медицине клиническую картину.Зато очень походило на чудовищную ситуацию, когда человек преступления несовершал, но потом ему аккуратно рассказали, как все было, а он этодобросовестно пересказывал следователю. Но зачем? Зачем брать на себя чужуювину? И если так, то КТО мог все это ему рассказать в камере? Любопытно было быпосмотреть, что написал Войтович в предсмертной записке. Жаль, что она пропалавместе с уголовным делом…

Наконец все застежки были пришиты, и Настя нехотя приняласьза поиски красного шелкового шарфа. Роясь в шкафу, она обнаружила массу нужныхвещей, которые либо считала давно потерянными, либо о существовании которыхнапрочь забыла на другой же день после покупки. Оказалось, например, что у нееесть по меньшей мере пять пар новых колготок, две упаковки китайских носовыхплатков, замечательные теплые гетры, которые она уже давно отчаялась найти икоторые здорово выручали ее, когда в квартире было холодно. Обнаружились такжекупленные года два назад теплые меховые тапочки, так и лежащие в запечатанномпластиковом пакете. Настя вспомнила, что приобрела их летом и положила до зимыв чемодан. На этом трудовая биография замечательных лохматых сиреневых тапочекбесславно завершилась. Этой находке она порадовалась больше всего, потому чтопостоянно мерзла, а дома все время было холодно. Шарф в конце концов тоженашелся. Оставалось заняться волосами, и после этого можно с чистой совестьюидти спать.

3

Прибытие рейса из Мадрида задерживалось на сорок пять минут.Настя немного послонялась по аэропорту, потом не выдержала и позвонила ЮреКороткову.

– Аська! – обрадовался он. – Ты куда пропалас утра пораньше? Я тебе с восьми часов названиваю, а тебя дома нет. Хотел еще вчеравечером позвонить, да пришел поздно, не решился тебя будить.

– А что, есть новости?

– Как посмотреть. Ты знаешь, кто был тот злостныйхулиган, чье дело сперли у Бакланова?

– Нет. Фамилию знаю, но она мне ничего не говорит. Акто он?

– Имиджмейкер Владимира Тарсукова.

– Да что ты?! Самого Тарсукова?!

– Ну, а я о чем! Уж не знаю, какую телегу этот придурокБакланов направил в аппарат президента, но подозреваю, что ее и в природе-то небыло. Кишка у него тонка бумаги Тарсукову слать. Но если и послал, то самВладимир Игнатьевич, я так думаю, распорядился, чтобы ее никто, кроме негосамого, не читал. Представляешь, какой был бы скандал, если бы оказалось, чтоТарсуков, краса и гордость российской экономической политики, формировал свойпубличный образ, руководствуясь консультациями пошлого хулигана. Нашиотечественные домохозяйки его обожают, и вдруг такой удар!

– Да, Юрасик, озадачил ты меня, – протянула Настя,втайне радуясь: есть чем занять мозги, пока к Москве подлетает роскошныйвоздушный лайнер с мадридским шутником на борту.

– У тебя какие планы на сегодня? – спросилКоротков.

– Неопределенные. Я сейчас в Шереметьеве, встречаюкакого-то маминого приятеля из Мадрида, потом везу его в гостиницу, далее – поусмотрению сторон. А у тебя есть предложения?

– Давай встретимся на ВДНХ, – предложил он. –Привози туда своего страстного испанца, покажи ему наше народное гульбище спеснями и плясками, а мы заодно кое-что обсудим.

Настя поняла, что у Юры дома очередной скандал и он ищет,куда бы ему уйти. Обычно в таких случаях он уходил на работу. Собственно, исейчас он собирался сделать то же самое.

– Ты сейчас в контору? – спросила она.

– Догадалась? – уныло ответил он. – Куда жеще, в контору, известное дело.

– Давай встретимся в четыре часа у того павильона, гдемы летом шашлык ели. Помнишь?

– Помню, – обрадовался он. – Спасибо тебе,Аська, ты всегда меня выручаешь. Попробую Люсе позвонить, вдруг она тоже сможетвырваться. Будет развлекать твоего Эскамильо, пока мы пошепчемся.

Оставшиеся до прилета полчаса Настя провела в машине. Онаопустила стекло, откинулась на спинку сиденья, закурила и прикрыла глаза. Тридела. Три дела. Какое из них? Дело о хулиганстве, конечно, теперь выглядитсовсем по-другому. Если уж и красть, то только его. Слишком многое поставлено накарту, особенно с учетом современной политической ситуации. Война в Чечнезаметно повлияла на расстановку сил в высших кругах, Тарсуков был в командепрезидента, и камень в его огород – это бомба, подложенная под законноизбранного лидера. Папка с материалами уголовного дела, бросающими тень наодного из приближенных президента, нужна в равной мере как самому Тарсукову,так и его противникам. Ему – чтобы скрыть, им – чтобы обнародовать. И в том, ив другом случае кража – вполне приемлемый способ решения задачи. Хотя, пожалуй,Тарсукову проще было бы действовать старым испытанным способом: деньгами извонками. А если не получается – тогда, конечно, кража. Только с однойоговоркой: нужно было хорошо представлять себе характер следователя Бакланова ибыть уверенным, что он не начнет звонить во все колокола по поводу украденныхдел. Нужно было точно знать, что Олег Николаевич Бакланов – дурак и трус.Впрочем, эти сведения вряд ли составляли тайну Версальского дворца. Тот, кторешился на кражу, был неплохим психологом и правильно предугадал реакциюследователя. Или договорился с ним, посулив большие деньги в виде компенсацииза неприятности по службе? Ничего себе неприятности! Уголовное дело пообвинению в халатности – это все-таки не выговор, пусть даже и строгий.Конечно, посадить не посадят, но кровушки попьют. Нет, что-то не оченьвытанцовывается.

Если же кража – дело рук противников Тарсукова, то им-то какраз наплевать на шум, который может поднять следователь, для них главное –чтобы дело не прикрыли и не замолчали, им нужно иметь в руках подлинникипротоколов, в которых написано, как грубо и недостойно вел себя гражданинСвиридов, какими нецензурными витиеватыми фразами изъяснялся, как отправлялестественные надобности на глазах у изумленной публики и комментировал этотпроцесс, поясняя, что выражает таким образом свое отношение к политическойплатформе одной из парламентских фракций. Документ, судя по всему, весьмапикантный. Объяснения же протрезвевшего Свиридова, насколько их смог припомнитьследователь, отличались яркой образностью и не принятой в политических кругахпрямотой, содержали контробвинения в адрес ряда крупных политиков и хотя и несвидетельствовали о развитом интеллекте имиджмейкера Владимира ИгнатьевичаТарсукова, но тоже были бы кое-кому небезынтересны, а кое для кого –небезопасны. Если не знать, кто такой Свиридов, то ко всем этим документамможно относиться как к плоду воспаленного воображения человека, свихнувшегосяна почве политической активности. Таких сейчас, слава богу, пруд пруди. Именнопоэтому дело о хулиганстве и показалось Насте с самого начала бесперспективным,не тянущим на роль главного объекта кражи. Но если понимать, что все сказанноеможет оказаться не домыслами, а правдой, тогда дело другое.