Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина

– Разве его в Москве никто не принимает? –удивилась Настя. – Или он турист-одиночка?

– Нет, его пригласили на симпозиум, но участникиприезжают в среду, и со среды ими, конечно, будут заниматься. А этот господинспециально хочет приехать пораньше и за свой счет удовлетворить естественноелюбопытство. Твоя помощь нужна будет только завтра, а дальше он будет самходить по городу и смотреть, как мы живем.

– И как я должна его встречать? – недовольноспросила Настя. – Мама прислала его цветной портрет в полный рост? Или ядолжна повесить себе на грудь объявление аршинными буквами?

– Не злись, ребенок, мама не так часто обращается к намс просьбами, – укоризненно сказал Леонид Петрович. – Она дала твойтелефон своему коллеге, сегодня вечером он тебе позвонит, и вы обо всемдоговоритесь. Завтра утром заедешь ко мне, возьмешь машину.

– Может, лучше ты его встретишь, а? – робкоспросила она. – И за машину будешь спокоен, а то вдруг я ее разобью.

– А как мне с ним объясняться прикажешь? На пальцах?Мама из тебя полиглота вырастила, и вот благодарность за все ее труды.

– Ладно, – обреченно вздохнула она. – Что жтеперь делать, раз она заранее все решила. Пап, у меня для тебя новость, толькоты со стула не падай.

– Подожди, я сяду поудобнее. Так, выкладывай.

– Я решила выйти замуж за Чистякова.

– Слава тебе, господи! – радостно выдохнул ЛеонидПетрович. – Наконец-то ты начинаешь умнеть. Мои поздравления.

– Кому, мне?

– Чистякову. Сколько лет он ждал? Двенадцать?

– Четырнадцать. Пап, если ты начнешь читать мне мораль,я передумаю.

– Шантажистка. Мелкая отвратительнаяшантажистка, – рассмеялся Леонид Петрович. – Когда свадьба?

– Еще не знаю. Главное – решить вопрос в принципе, аостальное – это уже детали.

– Ничего себе детали! – возмутился отчим. – Амама? Она же захочет приехать, и ей нужно сказать заранее, это тебе не изПетербурга в Москву проехаться.

– Ну… Где-то весной, в мае, может быть.

– Ладно, ребенок, планируй сама и поставь маму визвестность. Ты молодец, что наконец решилась.

Вечером раздался междугородний звонок.

– Я могу попросить мадемуазель Анастасию? –раздалось в трубке по-французски.

– Это я, – ответила Настя. – Я жду вашегозвонка.

– Вам удобнее говорить по-французски илипо-испански? – вежливо осведомился коллега профессора Каменской.

– Лучше по-французски, если вас не затруднит. Когдаприлетает ваш самолет?

– Завтра в 9.50 утра. Рейс из Мадрида. Как я вас узнаю?

– Я… Как вам сказать… – смутилась Настя. –Блондинка, высокая…

Она уже хотела было описать собеседнику себя в джинсах икуртке и вдруг подумала, что по приметам ее найти будет крайне затруднительно.Разве можно в толпе встречающих выделить незнакомую женщину без единой яркойчерты во внешности? Лицо? Никакое. Нормальное. Глаза? Бесцветные. Волосы?Непонятно-русые. Куртка – в таких пол-Москвы ходит. Уродина? Да нет, пожалуй,обыкновенная. Красавица? Вот уж точно, нет.

– Алло! Анастасия! – окликнул ее мужчина.

– Да-да, – торопливо ответила она. – Яркаяблондинка, волосы длинные, вьющиеся, глаза карие, полушубок изумрудно-зеленый икрасный шарф. Найдете?

– Блондинку с карими глазами я найду даже в темноте ипри вавилонском столпотворении, – галантно пошутил он. – Ради встречис ней я готов бежать впереди самолета.

«Он еще и весельчак, – с раздражением подумалаНастя. – Мало того, что он погубит мне целый день, который я могла быпровести за работой, так мне еще вдобавок придется терпеть его выкрутасы иреагировать на них, чтобы не выглядеть невоспитанной».

Она тут же спохватилась, что не подумала о том, как будетдобираться завтра утром в Шереметьево. Чтобы оказаться в аэропорту к 9.50, ейнужно будет встать в половине седьмого, а уже в половине восьмого выйти издома. Вот радость-то по случаю воскресенья!

Она досадливо поморщилась. Утренний подъем всегдапревращался для нее в пытку, ей приходилось собирать всю волю, чтобы выдернутьсебя из сонной вялости. Длительное стояние под душем одновременно с выполнением«умственных упражнений» вроде перемножения трехзначных чисел и повторенияиностранных слов, потом ледяной апельсиновый сок, за ним – две чашки крепкогокофе и сигарета. Только после этого Анастасия Каменская могла идти на работу. Затоесли выпадал выходной, она спала чуть ли не до одиннадцати часов. В то же времясоней ее вряд ли можно было назвать: засыпала она с трудом и частенькоприбегала к снотворному. Просто ее организм от природы был предназначен дляфункционирования во второй половине суток, а в первой он предпочитал отдыхать.

Для того чтобы соответствовать обрисованному по телефонуобразу, Насте нужно было сделать по меньшей мере три вещи. Во-первых, нужнобыло пришить еще в прошлом году оторвавшиеся застежки к зеленому полушубку.Неплохо бы при этом еще и вспомнить, куда она задевала эти самые застежки.Во-вторых, нужно перерыть шкаф и найти красный шелковый шарф, который ейкогда-то подарил Лешка и который она ни разу не надевала. И в-третьих, нужнопокрасить волосы специальной легко смывающейся краской и изобразить крупныекудри, а тонированные контактные линзы она вставит завтра утром перед выходомиз дома. Ну почему она должна заниматься такой ерундой вместо того, чтобы сестьза компьютер и заняться делом!

Уместив на коленях тяжелый кроличий полушубок и старательнопришивая к нему кожаные полоски с крючками и петельками, Настя размышляла надтем, что ей удалось узнать о самоубийстве Григория Войтовича.

Милицию вызвала его мать, когда придя домой засталаужасающее зрелище: ее сын Григорий сидел в ступорозном состоянии на стуле, а наполу лежало окровавленное тело ее невестки Евгении Войтович. Рядом валялсяохотничий нож, который обычно висел в ножнах на стене. Григорий охотой неувлекался, нож ему подарили в одном из сибирских академгородков, куда онприезжал оппонировать на защите диссертации.

Войтовича увезли из квартиры и сразу же поместили в камеру.На допросах он сначала недоуменно качал головой и повторял:

– Неужели я это сделал? Этого не может быть. Я не могэтого сделать. Я не мог убить Женю, я же ее любил!

Через сутки пребывания в камере он начал давать болеесвязные показания и рассказал, что убил Евгению охотничьим ножом в процессессоры. Глубоко и искренне раскаивался, обвинял себя, ужасался содеянному и впалв депрессию. В то же время к следователю поступило ходатайство от руководстваИнститута, где много лет работал Войтович, с просьбой освободить его из-подареста и избрать ему меру пресечения, не связанную с заключением под стражу.Следователь Бакланов только хмыкал в ответ: где это видано, чтобы убийцу,взятого фактически с поличным, отпускали из-под стражи. Однако в тот же деньему позвонил прокурор округа и сказал, что из городской прокуратуры был«сигнал», при этом «городские» ссылались на прозрачные намеки со стороныГенеральной прокуратуры. Общая канва намеков состояла в том, что Войтовичявляется одним из авторов необычайно важного и секретного научного проектаоборонного значения, проект этот находится в стадии завершения, но Войтович –генератор идей, и без него проект закончить не смогут. Для завершения работ ипроведения необходимых испытаний нужно еще недели две-три, после чего –пожалуйста, пусть уважаемый Григорий Ильич идет обратно в камеру. РуководствоИнститута вовсе не настаивает на том, чтобы Войтович продолжал ходить наработу. Работать он может и дома, давая все необходимые указания по телефону,так нельзя ли заменить ему содержание под стражей чем-нибудь вроде домашнегоареста.