Книга Благословение Пана - Эдвард Дансейни

Между молоденькими березками, которые росли на таком крутом склоне, что распахать его не представлялось возможным, в то прекрасное утро, когда викарий возвращался домой, вовсю цвели четыре разных сорта орхидей. Августа уже ждала мужа с завтраком, и это показалось ему совершенно естественным, хотя для завтрака было еще очень рано. Для жены викария не осталось незамеченным его бегство из дома, и она подумала, что он отправился погулять и наверняка вернется голодным, так что все было готово примерно за час до обычного времени. Несмотря на голод, викарий поел второпях и тотчас вновь ушел, на сей раз в деревню, к миссис Тиченер. Она завтракала.

– Миссис Тиченер, – входя, проговорил он, – я хочу всерьез потолковать с вами о Томми Даффине и о смуте, что он сеет в деревне.

– Боюсь, сэр, я ничего не знаю, – отозвалась миссис Тиченер.

– Не знаете? Но у вас есть теория на его счет.

– Что есть, сэр?

– Теория о прошлом, которое вторгается в настоящее.

– Ах, мне почти ничего не известно о прошлом.

– Дело не в знаниях, собственно… Мне нужно…

Миссис Тиченер прервала его:

– Вы не присядете, сэр?

– Благодарю. Но это в другой раз. Сейчас мне надо идти. Поговорим как-нибудь.

Викарию почти сразу стала ясна безнадежность его затеи. Он понял, что хоть и спал, но слышал настоящую музыку, хотя ему было невдомек, как такая фантастическая мелодия может родиться в реальном мире; вот и миссис Тиченер сильно переменилась за ночь, наверное, она тоже ходила к старым серым камням; так что теперь викарий остался один на всю деревню, единственный враг победной музыки.

Помрачнев, викарий отправился домой, по пути размышляя о своем одиночестве. Следующий день – воскресенье, и ему, несмотря на разлад в мыслях, надо подготовиться к проповеди. К своему дому викарий подошел совсем не такой радостный, каким он спустился утром с горы.

– Миссис Тиченер тоже, – только и сказал он.

Вздохнув, Августа кивнула. Во время катастрофы много слов не требуется. Довольно долго они молчали, пока викарий собирался с мыслями, выразившимися у него в таких словах:

– Если бы нас не осталось двое против всех.

– Но ты не один, – сказала жена викария.

– Никто ни о чем не знает, кроме нас с тобой, и только нас с тобой там не было.

– Когда мы были в Брайтоне, здесь служили воскресную службу.

У викария перехватило дыхание; когда случается беда, даже мелочь приобретает гигантское значение. Ему это как-то не пришло в голову. Он совсем забыл. А ведь священник должен был прожить в Волдинге три дня, и наверняка он слышал странную мелодию.

– Ну, конечно!

– Его фамилия Хетли, – сказала жена.

– Что? Неужели тот самый Хетли?

– Больше ничего не знаю. Знаю только, что Хетли.

– Он живет недалеко от Сничестера?

– По-моему, да.

– Наверняка тот самый Хетли, – проговорил викарий. – Что ж, епископ все-таки послал его. Как это замечательно. Значит, епископ хотел нам помочь!

– Думаешь?

– Да, – ответил викарий, – если он посылает такого человека, как Хетли.

– Кто такой Хетли?

– Кто такой? Ну, Хетли был одним из лучших в колледже святого Гавриила. Он занимался греческой историей. Умнейший человек. Надо же, епископ прислал его.

– Ты с ним знаком?

– Знаком? Нет. Я видел его. Часто видел его в Кембридже. Но, конечно же, не знаком.

Обычно миссис Анрел не задавала подобных вопросов; ей следовало самой понять, что простой человек не может быть знаком с Хетли. Но она еще потребовала, чтобы муж немедленно отправился к нему. И когда она сказала об этом, он отозвался:

– Что ж, да, я должен.

Им было известно, что Хетли жил в Ролтоне, так близко к Сничестеру, что звон колоколов кафедрального собора наверняка слышен в его приходе.

Итак, они решили, что в понедельник викарий поедет к своему новому союзнику. Вновь ожившая надежда немедленно улучшила настроение священника, так что он был готов взяться за тяжелую задачу подготовки к проповеди, хотя его мысли витали очень далеко от нее. Однако, усевшись в кабинете за письменный стол, на котором стояли чернильницы с красными и черными чернилами, была разложена бумага, лежал синий эолит, который всегда казался безделушкой, а теперь как будто злобно взирал на него из всех своих трещин и углублений, словно прошлое подошло совсем близко и древний камень утверждал свое равенство, о котором прежде не смел и мечтать.

Глава двадцатаяЧТО СЛЫШАЛ ХЕТЛИ

Стояло солнечное воскресное утро, когда чета Анрелов отправилась в церковь на утреннюю службу. Тем немногим прихожанам, которых им довелось встретить по дороге, Анрел ничего не сказал. Он видел, как несколько человек вошли в церковь, и ему стало немного легче. Когда викарий покинул ризницу, то увидел почти столько же людей, сколько обычно, и у него вновь появилась надежда – ведь если у паствы сохранилась привычка посещать церковь, значит, еще не все потеряно. К тому же викария поддерживала и надежда на предстоящее в понедельник свидание с Хетли.

Нынешняя проповедь викария почти ничем не отличалась от его прежних проповедей, разве что на него ни разу не снизошло вдохновение и он не поднялся выше обычного уровня, что с ним бывало время от времени и бесконечно удивляло его самого. Как правило, он делал довольно подробные записи, однако проповедь как таковую не писал и не мог знать, в какое мгновение у него зазвенит голос и его мысль воспарит выше, чем он сам мог предположить накануне. В это воскресенье ничего подобного не произошло, ведь для парения нужны душевные силы, а они все ушли на раздумья и страх. В своей проповеди викарий не сказал прямо о том, что его больше всего мучило, хотя он думал об этом накануне и даже выбрал то место в Библии, где говорится о детях Израиля, поклоняющихся золотому тельцу, точнее, то место, где все, кроме троих, склонились при звуках трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей и симфонии и всяких музыкальных орудий[3]. Но потом, все еще не оправившись от усталости из-за пережитого ужаса и растерянности, он не нашел в себе достаточно сил, чтобы предпринять открытую атаку на врага в козлином облике, который стал для него реальнее, чем Сатана для Армии спасения. Итак, он подготовил для своего маленького прихода добротную и довольно полезную проповедь, разве что в ней не было и намека на то, что в самом деле будоражило Волдинг. Еще произнося слова проповеди, викарий обратил внимание на некоторую неаккуратность в одежде своих прихожан, правда, он не был уверен, так ли это на самом деле или ему показалось.